Змееподобная шея чудовища еще сильнее изогнулась назад. С чудовищным ревом оно откинуло голову еще больше и приподняло свое мощное тело из воды, словно замахиваясь.
Затем рогатая голова доисторического чудища, словно гигантский молот, обрушилась на рубку и разнесла ее вдребезги.
Мортенсон ухватился за поручень. Он почувствовал, что его грудь пронзила острая боль: сломанное ребро впилось в плоть.
Его взор начал затуманиваться. Словно через темную колышущуюся завесу он увидел, что чудовище немного отодвинулось от катера, хлеща по воде своими смехотворно маленькими, по сравнению с туловищем, плавниками, и наклонило голову.
Мортенсон еще успел почувствовать, как катер задрожал, когда чудовище, подсунув свое тело под днище, начало медленно поднимать судно из воды. Он также еще успел почувствовать, как катер сильно накренился на один борт, со скрежетом царапая при этом другим бортом каменный причал пристани.
После этого Мортенсон не чувствовал уже ничего.
Когда мы вернулись в пансионат, был уже почти полдень. Говард, как и обещал, сводил меня к своему знакомому врачу, на молчание которого мог рассчитывать. Тот оказался, в общем-то, не врачом, а ветеринаром. Тем не менее, он весьма умело обработал мои раны и смог настолько ослабить боль, что я ее после этого уже почти не чувствовал. Кроме того, ожог на моей руке оказался поверхностным, поскольку моя кожа лишь на долю секунды соприкоснулась с бурлящей зеленой жидкостью. Когда же я посмотрел на клинок своей рапиры, по спине у меня побежали холодные мурашки: некогда блестящая сталь стала совсем тусклой и покрылась пятнами, словно она была изъедена кислотой.
Я буквально валился с ног от усталости, когда мы — как мне показалось, спустя целую вечность — наконец-таки вернулись в пансионат Говарда. Мы все собрались в библиотеке — единственном помещении, не считая кухни, которое никогда и не было предназначено для проживания постояльцев и служило Говарду своего рода салоном.
Присцилла побыла с нами буквально пару секунд и затем под благовидным предлогом поднялась наверх, в комнату, приготовленную для нее Рольфом. Она сказала, что очень устала, но, похоже, причина ее такого быстрого ухода крылась совсем в другом. Между ней и Говардом возникло какое-то напряжение, оно и заставило ее так быстро покинуть нас. Это отнюдь не было антипатией: Говард вел себя по отношению к ней исключительно дружелюбно, с изящной непринужденностью, которую я не ожидал обнаружить в нем, уже заметив его обычно резковатую, подчас даже кажущуюся грубой манеру поведения. Но их двоих что-то разделяло — что-то такое, что нельзя объяснить, но можно достаточно отчетливо почувствовать. Они казались абсолютно чуждыми друг другу людьми, пытающимися соблюдать правила этикета, но при этом старающимися узреть друг у друга в обороне слабые места.
Я молча сидел в кресле у камина, вытянув перед собой ноги и попивая теплый чай, принесенный мне Рольфом. Он сделал это до того, как, что-то бормоча себе под нос, снова скрыться на кухне, чтобы приготовить горячую еду для меня и Присциллы. Говард тем временем, абсолютно не обращая внимания на мое присутствие, перелистывал свои записи, то и дело что-то царапал на листке бумаги или доставал с полки шкафа какую-нибудь книгу, чтобы, заглянув в нее на пару секунд, снова поставить на место. У меня было такое ощущение, что он намеренно игнорировал мое присутствие, спокойно выжидая, когда же я наконец засну.
Я решил первым нарушить молчание и неестественно громко кашлянул, посчитав такой способ обратить на себя внимание вполне уместным в данной ситуации. Говард тут же оторвался от своей работы и посмотрел на меня.
— Что такое? — на его лице застыл вопрос.
— Я… жду, когда ты мне все объяснишь, — неуверенно сказал я.
Момент был явно неподходящим, я это чувствовал. Я устал, ощущал себя изможденным, а потому вряд ли был способен вести сколько-нибудь серьезные разговоры. Но меня не покидало чувство, что я сойду с ума, если прямо сейчас не получу разъяснений по поводу случившегося.
Говард осторожно закрыл книгу, которую как раз читал, положил ладони рядом на ее обложку и в течение некоторого времени смотрел на свои ухоженные ногти.
— Это все не так уж просто объяснить, Роберт, — сказал он после столь долгих колебаний, что я уже не надеялся дождаться от него ответа.
— Но ты все ж таки попробуй, — предложил я.
Он улыбнулся, но как-то странно и немного грустно.
— Ты мне рассказывал, что этот О"Мэлли в Голдспи сказал перед тем, как умер.
— О"Бенион, — поправил я его.
ebooksa