Это был большой удар по самолюбию стрелка, но он сейчас же нашел для себя утешение: собственно говоря, это и хорошо, убить животное в Рождественский сочельник — большой грех…
Вынув из централки пустые гильзы, он засунул два новых патрона и уже собирался закинуть ружье на ремне за спину, как увидел невероятное: заяц, не добежав до рощи, вдруг остановился и, словно раздумав, помчался обратно к Яну по своим старым следам…
— Эх, подлец!..
Ян бабахнул в него опять из обоих стволов, а заяц, как ни в чем не бывало, убежал на кладбище.
— Ну и дела! — сказал Ян, снова заряжая ружье.
Только перезарядил, видит, заяц выбежал с кладбища и опять мчится к нему…
Далее происходило то, что можно бы назвать «челночной операцией»: заяц носился туда и обратно, а Ян в него стрелял — и так до последнего патрона…
Когда заряды кончились — заяц перестал появляться. Ян хмуро сосчитал стреляные гильзы и пришел к заключению, что не мог он так позорно промахнуться столько раз — на снегу должны были остаться хоть капли крови или сбитая шерсть… Чтоб успокоить свою задетую гордость стрелка, он пошел «на линию огня», где перед ним только что носился беляк (если это был беляк), но сколько ни искал, не нашел ни капли крови, ни шерстинки, а самое главное — не нашел заячьих следов на снегу…
Вот почему, возвратившись домой, вместо того чтобы поцеловать жену, он только глубоко вздохнул и сказал:
— Ох, Марина, если бы ты знала, что со мной было!..
4
Жена ушла с покоса домой пораньше, чтоб успеть истопить баню и навести порядок в доме, как полагается в субботу, а Мартын остался копнить сено. К солнечному заходу еле-еле управился, потом завязал в узелок посуду и остатки обеда, закинул грабли в пустовавший пока сарай и зашагал домой.
Тут только, по дороге, он ощутил, что работал «как зверь», что «аж кости ломит», что «устал, как собака», что сухие листочки сена попали под рубашку и неприятно липнут к потному телу… Однако, по мере того как он удалялся от покоса, становилось лучше, и он думал, с каким наслаждением заберется в баню и будет париться хорошо пахнущим березовым веником — не тем, высохшим уже, который сперва надо распарить в горячей воде, а свеженаломанным… Как потом, согнавши с себя «три пота», обмоется, окатит себя ведром холодной воды и, надев чистое белье, «мягкий» и умиротворенный, в одних белых кальсонах пойдет босиком развалистой походкой по узенькой тропиночке среди огородных лопухов к дому и сядет там за стол…
Нет ничего полезнее человеку после бани, как простокваша. После простокваши жена поставит перед ним миску с мелко нарезанным салатом и луковым пером, слегка посоленными и перемешанными со сметаной… Ой! Небесная это еда с куском ржаного хлеба после бани!..
Как только поужинает — его сразу потянет спать — о! как он будет спать! Завтра, в воскресенье, можно поспать и днем…
Тут Мартын широко раскрыл глаза — перед ним бежала огромная собака откуда она взялась?
Мартын знал всех собак ближайших соседей, но такой не припомнил: рыжая, лохматая, с высунувшимся, набок свесившимся языком она трусила перед ним шагах в десяти, то и дело оглядывалась на Мартына и как бы подмигивала ему хитрым глазом… Никогда он не видел такого пса! А удивительнее всего было то, что у развилки дорог, где Мартыну надо было круто свернуть к хутору, — пес свернул безошибочно…
Мартыну пес что-то не понравился, и он уже нагнулся было, чтоб запустить в него комом засохшей грязи (как на грех, ни одного камня поблизости не было), как вдруг вместо пса оказалась копна сена… Она двигалась по дороге с такой же скоростью, как исчезнувший пес, и при этом обходила рытвины…
Мартыну даже показалось, что это одна из тех копен, которые он сам сегодня сложил… Да, да — это последняя: для нее не хватило сена, и она получилась ниже других…
Как только он опознал копну, та превратилась в колесо от телеги и, никем и ничем не поддерживаемое, оно катилось перед ним на том же расстоянии.
ebooksa