Радуга чудес

Влечет меня неведомая сила…»

В первую мировую войну я был мальчишкой и вместе со своими родителями ехал из Польши в беженском эшелоне куда-то на восток.[39] Поезд остановился в Минске где-то на путях. Я потихоньку слез по железным ступенькам теплушки: уж очень мне захотелось побегать. А побегать-то оказалось негде: и по ту и по другую сторону нашего эшелона груженые составы стоят, и конца им не видно…

Я нырнул под первый состав, потом под второй и третий — а там оказалась площадка, довольно большая — бегай сколько хочешь!

Ну, набегался, стал нырять в обратном направлении, а моего эшелона нет — ушел… А, может, — я сам заблудился… Заревел я, а что сделаешь…

Так я остался в Минске и стал вести жизнь беспризорника. Ну, там всякое бывало, но не в том суть… Революция началась, большевики пришли к власти и меня с улицы подобрали — да в детдом. Когда подрос, отправился в военное училище — нас «красными курсантами» тогда называли.

Подошли первые летние каникулы, и у кого были родители, тем бесплатный проезд домой давали, а мне ехать некуда. Обидно стало — все едут… Дай, думаю, съезжу на Дальний Восток: мой приятель там жил в городе Никольск-Уссурийске;[40] заодно на новые места погляжу — никогда там не был…

Выписали мне литер, и я поехал. Подкатываем к перрону Никольск-Уссурийска, и тут со мною случилось странное такое происшествие.

Поезд остановился. Тут, известное дело, те, кому выходить — хватают свое барахлишко да на перрон через вокзал в город, куда кому надо…

А я — нет! Как шагнул на перрон, так и обомлел: мне тут все знакомо! Вроде как после долгой отлучки домой вернулся… Конечно, понастроили много, чего раньше не было… И не иду я в город, где приятель живет, а жду, чтоб поезд опять тронулся и путь очистил, потому что мне надобно совсем в другую сторону — поперек путей пройти и дальше, где должен быть громадный пустырь. (И откуда я знаю, что там должен быть пустырь, на пустыре — речка, а через речку — мосток, за мостком роща, а у рощи — старый дом?).

И вот иду я и почему-то волнуюсь… Долго шел. Нашел пустырь. Речку и мостик нашел, а рощи нет, и дома не видно. Подошел ближе и вижу: от рощи одни пни остались, а от дома — фундамент…

Долго же я стоял у этого фундамента… Сам не знаю, зачем я тут и что мне надобно. Временами накатывало на меня какое-то сладостное и одновременно грустное чувство и хотелось плакать.

Наконец, я встряхнулся, словно наваждение от себя отогнал, и пошел в город, благо, мне там все улицы были знакомы, и я, ни у кого не спрашивая дороги, прямо пришел на квартиру приятеля… Что это было?

Желание посетить какое-то место и та сладостная грусть, какую рассказчик испытывал на месте бывшего дома, говорят в пользу того, что это действительно было его место жительства в прежнем существовании и что он когда-то был там счастлив.

Сам по себе тот факт, что место, куда человек попадает в первый раз, кажется ему знакомым, не всегда служит доказательством, что он был там в прошлом существовании.

Так как во время сна сознание человека может, облачившись в тонкое (астральное) тело, покидать физическое тело и путешествовать в соответствии со своими устремлениями, причем отдельные эпизоды этих путешествий сильно запечатлеваются в памяти, то места, кажущиеся нам знакомыми при первом посещении в физическом теле, могут быть местами, которые мы до этого посещали в тонком теле, другими словами — видели во сне.

Случай Р. Кириленко еще интересен тем, что указывает на небольшой промежуток времени между его смертью в предыдущем воплощении и новым рождением в нынешнем существовании. Чаще встречаются промежутки в 200–300 лет.