Рука дьявола

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, с удовольствием, — ответил я. — И еще хотелось бы скорей услышать про вашего комара. Письмо меня заинтриговало.

Дождь над озером усиливался, время от времени грохотал гром.

— О, всему свое время, мистер Ривз, всему свое время! У меня есть пирог, и я могу сделать для вас сэндвичи. Вы, конечно, останетесь на ночь? Нельзя же ехать обратно в такой шторм!

— Нет… Мне бы не хотелось причинять вам такие неудобства. Кроме того, я договорился, что переночую в отеле «Голубые воды Роклин». Правда, у меня теперь нет лодки. Я бы не остался перед вами в долгу, если бы вы отвезли меня в Трист на своей.

— Вот как… — Матер будто расстроился. — Понятно. Вы, конечно, можете переночевать и там… И я был бы рад отвезти вас в город… Но ведь шторм усиливается, ему и конца-края не видно.

— Вы невероятно добры, я обязательно оплачу все расходы.

— Само собой, да только в такой шторм ехать опасно. Вы уже знаете по собственному опыту. — Языки пламени заплясали в линзах его очков. — Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Разумеется, уверен. — Я успокаивающе улыбнулся. — Надо полагать… Если это действительно опасно… То есть мне бы не хотелось вас обременять…

— Отлично! Вот и чудесно! Я уже освободил для вас комнату на всякий случай. Так, может, перекусим?

— Было бы здорово, спасибо.

На минуту Матер отвлекся от нашей беседы. В камине что-то треснуло, и это вывело его из оцепенения.

— Ах да, сэндвичи! Ха-ха-ха! — воскликнул он и выскочил из комнаты.

Я выругался про себя, раздраженный сложившимся положением. Одно дело погостить у друга, и совсем другое — у незнакомого человека, тем более в таком уединенном месте.

Я внимательно осмотрел комнату. Помимо капризного света, который давал огонь в камине, единственным источником освещения была маленькая керосиновая лампа. Но, несмотря на темноту, я разглядел огромное количество книг на полках. То, что я сперва принял за плакаты или рисунки на стенах, оказалось при ближайшем рассмотрении бумажными силуэтами. Я пригляделся к тому, что висел над камином. У художника, несомненно, был талант: он мастерски вырезал из черной бумаги контур большой бабочки с тщательно прорисованными крыльями и длинными усиками. Работа была совершенной, вряд ли настоящая тень насекомого произвела большее впечатление. Я взглянул и на другие работы, но тут вернулся Матер с подносом в руках.

Я сел и сделал несколько глотков чая прежде, чем Матер вручил мне сэндвичи с сыром и помидорами. Сам он устроился в кресле позади меня.

— Эти силуэты… — начал я. — Вы их сами сделали? — Повернувшись, я увидел, что лицо его просветлело.

— Да, моя работа, — ответил Матер, глядя на бабочку над камином. — Вам нравится?

— О, они просто замечательные!

— Эту честь я оказываю лишь самым прекрасным экземплярам, какие только есть в природе. Тени, черный и белый цвета не дают солгать. Я люблю насекомых за форму, не за цвет. То же самое с черно-белой фотографией. Она обнажает правду, смывает нелепые детали и открывает истинный образ… саму красоту. — Он отпил чаю. — Один мой старый друг вытворял подобное со снимками красивых женщин. Утверждал, что все они — его бывшие любовницы. — Матер хохотнул. — Что ж, если они действительно были его подружками, то в нем их прельщала явно не красота. А с другой стороны, не мне судить. Что я знаю о слабом поле? Вовсе ничего.

Я вдруг вспомнил о женском голосе, который слышал на улице.