– Не бойся, – попытался успокоить ее Вебер. – Я не причиню тебе вреда.
– Вот как? – Гвен нервно поджала губы, ругая себя за чрезмерную доверчивость. «Я рассказала ему все! Все, черт возьми!» – О чем я только думала?!
– Тебе нужно было выговориться.
– К черту! – Гвен снова попыталась подняться.
Бежать! Снова бежать! Бежать из Аризоны, бежать из Техаса, бежать из Луизианы! Особенно из Луизианы, потому что какой бы мрачной ни была жизнь Гвен в родном городе, но она любила ее. Любила свой дом, свою работу, Томаса. Особенно Томаса.
Мальчик появился, когда мать уже была больна, и Гвен больше всего боялась, что это как-то повлияет на него, передастся ему. Она даже призналась в этом одному из школьных учителей, который всегда хорошо относился к ней. Он выслушал ее и убедил, что мать ее вовсе не безумна.
– Просто она иногда слишком буквально воспринимает некоторые законы Божьи, – так он сказал тогда.
«Слишком буквально», – вспомнила эти слова Гвен спустя четыре года, когда мать окончательно спятила и пустила себе пулю в лоб, решив, что у нее в голове поселился демон. «Слишком буквально».
Гвен вернулась с работы, увидела мать в кресле-качалке на крыльце дома, и первым, о чем подумала, был Томас. Видел ли он? Слышал ли? Пострадал? Гвен нашла его в своей комнате, укрыла одеялом, стараясь не разбудить, спустилась вниз и позвонила шерифу.
– А ты уверена, что мать мертва? – спросил он не то недоверчиво, не то как-то устало.
– Уверена ли я? – Гвен вышла на крыльцо, насколько это позволил телефонный провод. – У нее мозги видно, шериф. Или вы хотите, чтобы я ей пульс проверила для верности? – она прислушалась, но шериф не ответил. – Алло? – Гвен растерянно посмотрела на трубку. Не было ни гудков, ни ответа.
Где-то далеко скулила соседская собака. Жирная муха ползала по окровавленному затылку… Не матери, нет. Гвен давно перестала считать эту женщину матерью. Ее мать осталась в светлом прошлом, которое хочется вспоминать снова и снова, а эта растолстевшая, свихнувшаяся на вере женщина была кем угодно, но только не матерью.
Доктор Лерой, приезжавший два года назад лечить Томаса, выслушал его мать, выслушал ее жалобы и размышления о природе болезни сына, встретился на следующий день с Гвен и передал ей пару брошюр о больных шизофренией.
– Я не утверждаю, что твоя мать серьезно больна… – вкрадчиво сказал он, не зная, как отреагирует Гвен. – Но будь осторожна, приглядывай за ней… А лучше за Томасом. – Он заглянул Гвен в глаза и улыбнулся. – Это не так страшно, но лучше быть начеку. – Он снова улыбнулся, увидев, что Гвен все поняла.
Брошюры, которые он дал ей, она прочитала по несколько раз, но мало что поняла. Конечно, описанные там симптомы можно было при желании заметить у матери, но это если только очень сильно этого хотеть. Была среди этих брошюр и та, что рассказывала о шизофрении у детей.
Гвен наблюдала за братом почти год, но не заметила ни одного симптома, тогда как у матери они начинали проявляться достаточно явно. Она то целыми сутками стояла на коленях, бормоча что-то бессвязное себе под нос, то обвиняла Гвен во всех смертных грехах, которые только может совершить девушка-подросток. Она хотела заставить ее ходить в церковь, хотела заставить Томаса часами молиться, стоя рядом с ней на коленях. Она восприняла ветрянку сына за наказание Господа, посланное ему за… Причин было много, но Гвен не нашла смысла ни в одной из них.
Гвен не обвиняла церковь в болезни матери. Она знала людей, которые ходили туда довольно часто, и ничего с ними страшного не происходило. Церковная истерия не была диагнозом. Это был один из симптомов. Как и ненависть к Гвен. Она понимала это, поэтому старалась не обижаться. Ее ненавидела не мать. Ее ненавидела болезнь, а мать… Мать осталась в прошлом. В хорошем светлом прошлом. Лишь страх за Томаса становился с каждым днем все сильнее.
Он рос, и вместе с ним росла болезнь матери. Ближе к концу, в самые тяжелые дни, она даже не понимала, что это ее сын, звала Гвен и спрашивала, кто этот смышленый черноволосый мальчик, затем смотрела на свою дочь, замечала сходство и обвиняла ее в том, что она втайне от матери родила ребенка. Наутро она уже ничего не помнила, и Гвен надеялась, что Томас тоже ничего не запоминал. Пусть для него все это будет просто дурной сон. Просто ночной кошмар. А потом мать просыпалась утром, приводила себя в порядок, и все было как раньше – в светлом прошлом. Недолго, но было.
В эти дни она ходила в церковь, по магазинам, навещала старых знакомых, брала с собой Томаса и обижалась на Гвен за то, что та не хочет идти с ними. Гвен надеялась, что Томас запомнит именно это. Но он взрослел, а моменты затишья становились все более и более редкими. Однако грань всегда оставалась. Грань, переступить через которую можно было лишь однажды.
Стоя на веранде дома, держа в руке телефонную трубку и глядя на окровавленный затылок матери, Гвен впервые за долгие годы молилась, благодаря Всевышнего за то, что мать переступила эту грань именно так. Сколько лет она прятала оружие? Сколько лет планировала это? И кто знает, сложись все чуть иначе, кто мог бы стать жертвой? Почтальон, случайный сосед, прихожане в церкви, Гвен, Томас…
ebooksa