Гвен вошла в дом и включила везде свет. Страхи развеялись, оставив щемящее чувство пустоты. Есть не хотелось, спать тоже. Гвен включила телевизор и заснула на диване, убаюканная голосами героев ночного фильма. Ей приснилось что-то из детства, что-то из того светлого времени, о котором чем взрослее становишься, тем больше хочется вспоминать.
Когда Гвен проснулась, она не помнила своего сновидения, но продолжала улыбаться. Утро скреблось в окна яркими лучами. Гвен закрыла глаза, не желая просыпаться, но и не собираясь засыпать снова. Разум находился в пограничном состоянии – не воспринимая реальность, но и не отказываясь от нее, и ей хотелось продлить это как можно дольше. Голова была легкой и свободной от тяжелых мыслей, но где-то в глубине Гвен знала, что стоит ей окончательно проснуться – и легкость будет немедленно заполнена чем-то крайне тяжелым. Поэтому она просто лежала на диване не открывая глаз и медленно продолжала просыпаться. Не хватало только криков Томаса, к которым она успела привыкнуть за последние годы. Следом за воспоминанием о брате в памяти появились звуки шагов матери. Она проходит мимо нее, что-то ворчит себе под нос.
Гвен улыбнулась, вспоминая себя маленькой девочкой. Затем девочка повзрослела. Шаги матери стали более тяжелыми. Ее бормотание – более бессвязным. Улыбка на губах Гвен поблекла, смазалась. Голос матери зазвучал в ушах, выплевывая оскорбления. Гвен перестала улыбаться, поджала губы, заставляя себя молчать. Голос матери стих. Где-то далеко хлопнула входная дверь.
«Все, хватит, надо просыпаться!» Гвен беспокойно заворочалась, чувствуя приближение чего-то недоброго. Наступила абсолютная тишина. «Все, хватит! Хватит! Хватит!» Гвен отчаянно пыталась заставить глаза открыться. Тишина зазвенела в ушах, достигая апогея. «Черт!» Гвен зажмурилась, ожидая услышать выстрел, но выстрела не было. Ничего не было.
Она осторожно подняла голову, огляделась. Диван, гостиная, за окнами утро. Большой дом пуст. Уже пуст. Гвен поднялась на ноги, умылась, сварила себе кофе и вышла на крыльцо. Кресло-качалка, в котором умерла мать, неподвижно стояло недалеко от входа. «Нужно было вчера напиться», – хмуро подумала Гвен, отвернулась, вглядываясь в разросшийся кустарник, окруживший дом, сделала несколько глотков кофе. Она вспомнила утренний сон и непроизвольно поморщилась. Хватит с нее спать в этом доме одной! Нужно забрать Томаса, нужно…
Она вздрогнула, резко обернулась. Кресло матери медленно раскачивалось. «Но ведь ветра нет!» – Гвен могла поклясться в этом. Она закрыла глаза, тряхнула головой. Кресло замерло, застыло. «Показалось?» Гвен демонстративно отвернулась, словно ребенок, который притворяется, что не смотрит. Кресло снова качнулось. Сердце тревожно замерло.
«Опять показалось?»
Гвен посмотрела на кресло – неподвижно. Она снова притворилась, что не следит за ним, сделала несколько жадных глотков кофе. Кресло снова качнулось. Гвен не почувствовала дуновения ветра, но заметила, как трепетали листья кустарника. «Вот и вся фантастика», – безрадостно подумала она, но за креслом следить не перестала…
Позже в машине, по дороге к Лорель, Гвен рассмеялась над своими страхами, но ночью они вернулись с новой силой. В какой-то момент она даже всерьез задумывалась над тем, чтобы лечь в комнате брата, решив, что виной всему ее одиночество. Она ходила по дому и думала, думала, думала. Одной из пришедших в голову мыслей была догадка, что Томас знает о смерти матери. Может быть, видел, может быть, слышал выстрел, вообразив все остальное. Гвен не была уверена, что он действительно спал, когда она заходила к нему. Он мог притворяться, мог вообразить все остальные детали на основе фильмов, комиксов, мультфильмов. «Он ведь даже ни разу не спросил меня о матери!»
Гвен заглядывала в детскую, долго смотрела на Томаса, убеждалась, что он действительно спит, и уходила снова бродить по дому. Пару раз, особенно когда время перевалило за полночь, видение раскачивающегося кресла-качалки на крыльце становилось таким сильным, что Гвен едва смогла сдержать себя утром, чтобы не сжечь его. «Но тогда я буду как мать. Ничуть не лучше». Она смотрела на кресло до тех пор, пока Томас не вышел на улицу и не потянул ее обратно в дом завтракать. Ближе к обеду пришли две старых подруги матери и сказали, что церковь и прихожане хотят лично организовать похороны. Гвен не возражала, единственным ее недовольством было то, что женщины обсуждают это слишком громко и брат может услышать их.
– Разве Томас не знает? – спросила одна из женщин.
– Но ведь это была его мать! – возмутилась другая. Гвен пожала плечами, стараясь быстрее закончить этот разговор, но когда старые подруги матери стали настаивать, чтобы она привела к ним Томаса, разозлилась, едва не выставив их из дома силой.
– Она выстрелила себе в голову! – не столько сказала, сколько прошипела Гвен. – Ее кровью пропиталась доски на крыльце, и их теперь невозможно отмыть, ее мозги я едва смогла оттереть со стены. Никто не знает, где она нашла оружие! Никто не знает, сколько времени она его хранила, как планировала его применить, когда. Вы не думали, что она могла прийти на службу и вышибить мозги, например, вам? Или мне, когда я вернусь с работы слишком поздно? Или Томасу? – она раскраснелась и тяжело дышала.
Женщины переглянулись, посоветовали ей успокоиться, что-то пробормотали о путях Господних и ушли, задержавшись на пару минут на крыльце, чтобы посмотреть на кресло-качалку и что-то обсудить. Гвен попыталась отыскать брата. Он был в своей комнате, стоял у окна и смотрел на пустой двор.
– Почему ты кричала на этих женщин? – спросил Томас.
– Кричала? – Гвен проследила за его взглядом. – Ты что… подслушивал нас?
– Они ведь были подругами моей матери?
– Почему… Почему были? – Гвен поежилась, чувствуя недоброе.
«Томас знает. Все знает. Может, даже видел мать после совершенного самоубийства, или же подслушал, как я разговаривала с шерифом, или… Или догадался сам». В последнее верилось меньше всего, но сейчас Гвен была готова к чему угодно.
– И почему ты сказал, что они были подругами только твоей матери? Она ведь была и моей матерью тоже.
ebooksa