– Потому что я не понял смысла твоих картин?
– Не знаю. – Микела подошла ближе. Картина дамбы была почти уничтожена. От прежнего буйства красок остались лишь контуры, силуэты. – А мне нравится, – неожиданно решила Микела. – Определенно нравится. – Она огляделась. Все другие картины показались блеклыми, бездушными. – Будет повод сделать что-то получше.
– Тебе виднее.
– Да. – Микела взяла Дугана за руку. – Пойдем. Кофе сейчас остынет.
Они выкурили по сигарете и отправились в дом старика Пирса. Уборка заняла почти половину дня. Вторую половину пришлось потратить на подготовку к ремонту и покупку материалов и инструментов.
– А мне кажется, получится даже лучше, чем было, – сказала Микела поздним вечером, когда они поклеили гостиную обоями апельсинового цвета.
– Что хуже не будет – это точно. – Дуган докурил сигарету, поднялся на ноги.
– Уверен, что не хочешь поужинать со мной?
– Вторая попытка?
– Почему вторая?
– Вчера у нас не очень вышло.
– Обещаю, что об отце спрашивать не буду.
– Вот поэтому и не хочу. – Дуган попрощался и вышел на улицу. Микела не стала настаивать.
Загудела отъехавшая «Хонда». Тишина. Микела закрыла дом Пирса. Улица была пустынна, укрыта поздним вечером и хмурым небом, капризничавшим весь день, но так и не соизволившим пролиться дождем. Микела выкурила сигарету, не спеша возвращаться домой. Воспоминания, которые она игнорировала весь день, снова оживали, принося волнение и нетерпеливую истому. Мастерская, мольберт, серый холст, размытый рисунок.
Микела приготовила себе ужин, посмотрела начинавший надоедать сериал, выпила бутылку пива, помыла посуду и только после этого вошла в мастерскую. Свет вспыхнул. Загудели лампы. Микела подошла к мольберту, нахмурилась. Воспоминания и предвкушение оказались более волнительными, чем конечная цель. Картина не оживляла фантазию, не рождала откровения. Картина была мертва, холодна, бездушна, но… Но другие картины были еще хуже. Микела огляделась, недовольно фыркнула, выключила в мастерской свет, вернулась в гостиную.
«Может быть, это все из-за Дугана? – подумала Микела. – Ему не понравились мои картины, поэтому я начала сомневаться в них сама?» Она закурила. «А что если он прав? И кого спасут и умиротворят мои картины, если они не могут помочь даже одному человеку?!» Микела нервно прошлась по гостиной. «И в чем его проблема? В отце, который так и не нашел себе женщины после смерти матери?» Микела закурила еще одну сигарету. Ответ, казалось, вертится где-то рядом, но все время ускользает, словно собственный хвост от глупого котенка.
Микела вернулась в мастерскую, но свет включать не стала, прижалась спиной к стене, закрыла глаза. Запах краски успокаивал, но запах угасал: медленно, почти незаметно. Микела подумала, что все дело в воображении, которое играет последние дни с ней злые шутки. «Это просто нервы. Просто…» – Микела вздрогнула, услышав далекий голос.
– Кто здесь? – спросила она, вглядываясь в темноту перед собой, отыскала выключатель.
Вспыхнул свет. Голос стих. Микела обошла мастерскую, стараясь не смотреть на свои картины.
«Точно нервы», – решила она, останавливаясь возле мольберта и снова думая о том, чтобы попытаться восстановить прежний пейзаж. Она взялась за кисть, постаяла несколько минут, вглядываясь в размытую картину.