Лето в пионерском галстуке

22
18
20
22
24
26
28
30

— Живой… — прокряхтел он, садясь и держась за спину. — Ударился больно…

— Что болит, где болит? Рука, нога, где? Здесь?

— Ай! Сломал!

— Что сломал? Юра, что?!

— Да гирлянду эту сломал…

— Да бог с ней, с гирляндой, главное…

Юрка привстал. Все двадцать человек, готовивших площадь к празднику, окружили пострадавшего и выжидательно уставились на него. Потирая ушибленную ладонь, Юрка улыбнулся, стараясь спрятать боль за улыбкой. Он очень боялся потерять репутацию непробиваемого и мужественного парня. Не хватало ещё жаловаться на ушиб и прослыть нытиком, слабаком и слюнтяем. И ладно бы только рука со спиной болела — копчик, чтоб его, ныл! Признайся в таком — засмеют: «Коневу хвост подбили».

— Да что вы говорите? «Бог с ней»? — вмешалась старшая воспитательница, суровая Ольга Леонидовна, второй год подряд точащая на Юрку зуб. — Как это понимать, Ирина?! Гирлянда — имущество лагеря, кто за неё платить будет? Я? А может, ты? Или ты, Конев?

— А что я сделаю, если у вас лестницы шаткие?

— Ах, лестницы шаткие? А может, это всё-таки ты виноват, разгильдяй? Только посмотри на себя! — она строго ткнула пальцем Юрке в грудь. — Галстук — ценнейшая для пионера вещь, а у тебя он грязный, рваный и повязан криво! Как не стыдно в таком виде по лагерю… да что по лагерю — на линейку в таком виде явился!

Юрка взялся за кончик красной ткани, быстро посмотрел — и правда, грязный. Испачкался, когда падал с яблони?

Юрка начал оправдываться:

— На линейке галстук был правильно завязан, он сбился, потому что я упал!

— Потому что ты тунеядец и вандал! — Ольга Леонидовна брызнула слюной. Юрка оторопел. Не найдя, что ответить, он молча стоял и слушал, как она его хает. — Пионерию два года как перерос, а в комсомол вступать даже не думаешь! Или что, Конев, не берут? Не заслужил? В общественной деятельности не участвуешь, отметки из рук вон плохие — конечно, не берут, какой же из хулигана комсомолец!

Юрке бы сейчас радоваться — наконец вывел воспиталку на откровенность, да ещё и при всём честном народе, но её последние слова всерьёз обидели.

— Никакой я не хулиган! Это у вас тут хлипкое всё, скрипит, а вы… а… а вы…

Вся правда была готова слететь с языка. Юрка вскочил на ноги, набрал воздуха в лёгкие, собираясь орать и… вдруг задохнулся — кто-то увесисто ткнул его в ушибленную спину. Это была Ира. Она выпучила глаза и шикнула: «Тихо!»

— Что же ты остановился, Юра? — сощурилась воспитательница. — Продолжай, мы все тебя очень внимательно выслушаем. А потом я позвоню родителям и такую характеристику для тебя напишу, что ни комсомола, ни тем более партии тебе не видать как своих ушей!

Ольга Леонидовна, очень худая и очень высокая, нависла над ним, зашевелила бровями, сверкнула гневом из глаз, видимо, пытаясь его ослепить, и никак не унималась:

— Всю жизнь будешь полы мести! И как тебе не стыдно такую фамилию позорить?