Мимо проплыла оглушенная рыбина. Здоровенная, с руку, выставила бледное чешуйчатое брюхо. Грех оттолкнул ее ногой, на ходу размышляя, зачем понадобилось кому-то обстреливать пустой лес. В кого стреляли бойцы на броневике? Сколько еще до границы? Дотянет ли Вавил? Вопросы лезли в голову, распирая череп изнутри.
В свете пылающего среди деревьев огня все казалось ненастоящим, нереальным. Тени вытягивались, танцевали на воде и древесных стволах. Длинные, кривые, рогатые. Греху было неуютно, почему-то не покидало ощущение, что за ними наблюдают. Хотелось спрятаться за деревом, чтобы не было видно. Или на худой конец втянуть голову в плечи. Краем глаза он заметил тень. Кто-то высокий и двуногий двигался чуть в стороне между деревьями. В такт с движениями людей. По коже пробежал холодок.
— Бойцы повстанческой армии!..
Грех вздрогнул, остановился. Чуть было не заорал от неожиданности и испуга. Встряхнул на плече совсем обмякшего Вавила, тот пробурчал что-то под нос. Голос продолжал.
— Ваше дело погибло. Вы разбиты, а ваши лидеры сбежали…
Он оглянулся по сторонам. Никого. Тени исчезли, значит показалось. Но голос был слышен четко. Даже Вавил поднял голову, прислушался. С мочки его уха капала темная кровь. Грех как загипнотизированный стоял и слушал, поддерживая друга.
— Сбежали… сбежали… сбежали…
Запись повторяла по кругу одно и тоже слово, будто зажевало пленку.
— Сбежали… сбежали…
Непонятно было, откуда идет голос. Казалось, будто сразу со всех сторон. С боков, сверху и снизу. Какой-то странный звуковой эффект, похожий на эхо. Но где источник звука? Неужели вернулись те на броневике? После перестрелки неизвестно с кем решили все-таки продвинуться в затопленный лес. Грех все равно не мог понять. Запись началась будто сама собой. Звук появился прямо из воздуха.
— Сбежали… сбежали…
Что-то громко щелкнуло и сообщение заговорило уже другим голосом, более тихим, сорванным и хриплым, уставшим.
— Сбежали, бросили вас, оставили одних… а вам так холодно, так страшно, так одиноко… вы совсем одни здесь… в этом страшном, темном и холодном мире… не оказывайте сопротивление. Выходите с поднятыми руками к позициям… у нас вас ждет сухая одежда и теплая пища… война закончена… мы даем вам слово… мы обещаем… горячую пищу, теплую одежду… билет домой… тепло и ласку… любовь и нежность…
Голос хрипел и сипел. Грех быстро пошел вперед, разбрызгивая воду тяжелыми ботинками. Быстро, насколько мог. Тяжелый Вавил уже едва переставлял ноги. Грех тянул его почти силой. Хотелось поскорее уйти из зоны слышимости сообщения. Но голос не затихал, он преследовал, шел рядом, накрывая непроницаемым звуковым куполом. Казалось, что это говорит сам лес, сама вода внизу. Голос делал паузы, менял интонации, ставил неправильные ударения. От него заболела голова, замутило, болью пульсировали глазные яблоки и пломбы в зубах.
— мы дадим вам все… все… мы обещаем теплую одежду, вкусную еду… сухую еду… вкусную одежду… горячую… мокрую… мы обещаем ласку… мы обещаем любовь… мы обещаем глубокий минет и групповой секс… глубокий секс… групповой минет… глубокую одежду… сухой секс… групповую пищу… глубокую постель…
Грех шел и тихо скулил про себя. Он больше не мог выносить этого.
— мы обещаем жертвоприношения… мы обещаем распоротые животы и выпущенные кишки… мы обещаем жертвенных висельников и утонувшие деревни… мы обещаем блуждающие огни… мы обещаем голоса… мы обещаем свет… мы обещаем чешую и холодную кожу… мы обещаем немые рты… мы обещаем большие глаза… мы обещаем пробуждение…
Голос из раза в раз повторял одно и то же, но с каждым повтором добавлял что-то еще более безумное. Он начал меняться, растягивать слова, как старый кассетный плеер, у которого садились батарейки.
— мыыы оообещааа… ааеееееем жеееее… ееертвооооооооооо… приииииии… ноооооошееееениииия… мыыыы оооооо… бещаааааеееееем… хооооолооод… хоооо… лоооод… оооообеееещааааааеееееем… гряааааааазь… мыыыы… ооооообееееещааааа… еееееем… гряааааааазнуууууюууууу вооооооодууууууу…
Голос принялся хрипеть что-то совсем неразборчивое. То ли запись пришла в негодность, то ли диктор перешел на какой-то неведомый язык. Грубый и лающий, от каждой фразы которого хотелось поморщиться. Что-то снова щелкнуло и голос смолк. Резко затих, будто оборванный. Кто-то нажал на кнопку и выключил запись.