Соколова подошла к человеку вплотную. Он неподвижно лежал на нарах, но грудная клетка медленно двигалась вверх и вниз, гоняя воздух, с шипением прорывающийся через остатки грязно-зеленой пены, двумя струйками стекающей по обеим сторонам рта. «Так и есть — очухался, ударился головой и вновь потерял сознание», — подумала Соколова и потрогала лоб человека. Лоб был абсолютно холодным. «А, может, он как раз после этого выстрела уснул — у тех, кто летаргическим сном спит, всегда лоб холодный, как у покойников, — подумала Анна Андреевна и растерянно огляделась. — Может, подложить ему что-нибудь под голову и вызвать скорую?» Анна Андреевна повернулась назад, взяла со стола одежду и…
Человек вновь сидел с открытыми глазами, но на этот раз он слегка пригнул голову, чтобы не удариться вторично.
— Вам плохо? Вы меня слышите? — спросила Соколова и, вместо того, чтобы помочь, отступила назад.
Человек, видимо, еще не совсем пришел в себя и плохо понимал, где находится — мутные, словно затянутые какой-то пленкой глаза безумно бегали по комнате.
— Вы меня слышите? — вновь повторила свой вопрос Анна Андреевна и, не выдержав, подошла поближе и тронула человека за руку. Неожиданно его глаза обрели полную ясность и с какой-то нечеловеческой злобой уставились на Соколову. Анне Андреевне даже показалось, что в них зажглись мерзкие желтые огоньки.
— Вам п-плохо? — внезапно Анна Андреевна вновь испытала прилив ужаса, и ей захотелось выбежать на улицу.
Не спуская глаз с пристально смотревшего на нее человека, Соколова начала медленно убирать свою руку. Но «воскресший» с неожиданным проворством соскочил с нар и схватил Анну Андреевну за запястье правой руки. Соколовой показалось, будто ее обожгли кипятком: рука человека была едва ли не холоднее, чем сам морг. Анна Андреевна попыталась вырвать руку, но ледяные пальцы впились в нее мертвой хваткой. Соколова закричала и бросилась к выходу, едва ли не повалив человека на пол. В воздух взметнулась табуретка, стоявшая возле стола, послышался хруст ломающегося черепа, и Соколова провалилась в кроваво-черное безмолвие…
2
Наконец-то пришла весна. Грязный, почерневший снег исчезал буквально на глазах и превращался в мутные ручейки, медленно журчащие по краям проезжей части и тротуарам. Грачи появились так рано, что даже трудно было понять, улетали они на зиму или же отсиживались где-нибудь в облюбованных еще с осени, теплых и сытных местах. Люди поснимали свои меховые доспехи и радостно улыбались яркому весеннему солнцу, насколько, конечно, радостно можно улыбаться в то время, когда страну раздирают политические и экономические противоречия. На газонах из-под снега проступал мусор. «Теперь только через полтора месяца уберем на субботнике, если только дорожные службы раньше не позаботятся. Хотя теперь и субботника может не быть, раз он был ленинским», — подумал Пролович и вышел на своей остановке. Надрывно загудев от перегрузки, троллейбус уехал дальше, обдав Сергея тучей мелких, но от этого ничуть не менее противных брызг.
В Витебск пришла весна. Пришла стремительно и, вместе с тем, достаточно основательно, во всяком случае, пока ничто не предвещало наступления холодов.
Заканчивался четвертый год работы Проловича в небольшой стоматологической поликлинике на Московском проспекте. Институт уже казался чем-то далеким и нереальным, а реальными были больные и непонятная чехарда выходных и рабочих дней и смен из-за того, что его коллега Варьянов постоянно мотался в Польшу, продавая и покупая все, что только могло быть предметом купли-продажи.
Вот и сейчас Сергей ехал на работу лишь потому, что Варьянов вдруг срочно укатил в Варшаву, взамен чего пообещал шефу привезти детское питание для внука.
Впрочем, было одно обстоятельство, которое делало сегодняшнюю работу не такой уж и неприятной. Этим обстоятельством была Лида Санеева — самая очаровательная и прелестная девушка из всех тех, кого до сих пор встречал Пролович. Лида работала медсестрой в одну смену с Варьяновым, и Сергей считал страшной несправедливостью, что такое воздушное создание досталось этой лысой и толстой обезьяне в то время, как с Проловичем работала удивительно тощая Инна Михайловна. Кроме баскетбольного роста у Инны Михайловны был еще один существенный недостаток: она была ужасно ворчливой и отравляла жизнь Проловичу своими вечными попреками и несносным бурчанием. «Может, это и хорошо, что Варьянов в Польшу уехал, по крайней мере, в следующий раз ему придется поработать вместо меня и поработать не с Лидочкой, а с Инной Михайловной», — подумал Сергей и вошел в поликлинику.
Несмотря на ранний час фойе уже было набито больными, словно весь город решил непременно сегодня залечить больные зубы.
Открыв дверь своего кабинета, Сергей увидел Лиду и тут же расплылся в довольной улыбке. Впрочем, вскоре улыбка исчезла с его лица: рядом с Лидой стояла Инна Михайловна.
— Инна Михайловна, вы решили в свой выходной зайти на работу? — со слабой надеждой спросил Пролович, подозревая самое худшее.
— Нет. Дело в том, что вчера вечером мне пришла телеграмма — прилетает тетя из Владивостока. Она прилетит в три часа дня из Москвы, а у нас еще ничего не готово. Вот я и позвонила утром Инне Михайловне и попросила, чтобы она меня сегодня подменила, — весело прощебетала Лида, тряхнув своими белыми кудряшками.
«Только не это! Черт бы побрал твою тетю!» — недовольно подумал Сергей и, будучи не в состоянии скрыть своё разочарование, лишь растерянно пожал плечами.
— Что-нибудь не так? — сухо спросила Инна Михайловна.
— Я, конечно, понимаю, Сергей Васильевич, что мне нужно было предупредить вас заранее. Но телеграмма пришла поздно… Да и с Инной Михайловной вы постоянно работаете, — голубые глаза Лиды приняли такое виноватое выражение, что Сергей не выдержал и улыбнулся.