Ракетчик звездной войны

22
18
20
22
24
26
28
30

– Выходим!

Пользуясь тамбуром как шлюз-камерой, все выбрались на поверхность планеты, где им выпало жить и работать.

Балки и бронетехника приземлились кучно – в обширной промоине, все дно которой покрывали наносы песка и окатанные камни. Берега были круты и слоисты, но в половине мест обрывы сползали пологими осыпями. Цепляясь корнями за край, в промоину заглядывали странные деревья – скрюченные, причудливо ветвившиеся, поросшие не листьями, а пучками тонких нитей насыщенного оранжевого цвета.

– Словно скальпы рыжих на просушку вывесили… – прокомментировал Марк.

– Фу! – поморщилась Алла. – Ну у тебя и сравнения.

Подошел Воронин, неотрывно глядевший в небо.

– Вон он! – сказал он возбужденно. – Видите?

Наполовину скрытое облаками, отливало сиреневым устье гиперканала. Устье походило на пухлую микрогалактику, спиральный вихрь, который то ли вращался, то ли выворачивался наизнанку. Внезапно канал стянулся в точку и пропал.

Все. Хода нет.

Кузьмичев перевел взгляд в конец промоины, где над пологими холмами калился алый шар то ли первой, то ли второй звезды, изливавшей тепло и свет.

Казалось бы, фиолетовое небо и красное сияние должны были рождать потемки, ан нет, было светло, как в земной полдень, разве что краски сияли иные. Да и разве на Земле, когда рассвет и алое солнце висит над горизонтом, тускло бывает?

В эту минуту Георгий испытал детский восторг, от которого задыхаешься, плюс невероятное возбуждение и томительный страх – это в какие же дали его занесло?

– Десантура! – крикнул он. – Собираем парашюты!

– Товарищ полковник! А запасные снимать?

Кузьмичев посмотрел на «бээмдэшки», броня которых горбилась здоровенными коробами, прикрывавшими запасные парашютно-реактивные системы от дождей и прочих осадков.

– С балков снимайте, а на БМД пусть остаются пока.

– Товарищ полковник! – подбежал сержант Шматко. – Посты выставлены, все спокойно.

– Все нормально приземлились?

– Все! Почти… – сержант презрительно скривил губы. – Товарища коменданта вытошнило, врач его в чувство приводит.

– Понятно… Ну что, Трофим Иваныч? Придется вам сказать приветственное слово. Больше некому!