Если второе — то плохо. Если первое, тогда есть надежда, что они поостерегутся наносить удар сразу. На их месте я бы сначала попробовал осторожные переговоры.
Продержимся ли мы двое суток? Вот в чем вопрос.
Янка окончательно высвободилась из согревающих объятий Смагина и шагнула ко мне. На ходу поднимая руку с вытянутым указательным пальцем. Губы ее шевельнулись, но ни слова Янка произнести не успела: на втором шаге пол ушел у нее из-под ног и она, взвизгнув от неожиданности, навалилась грудью на край неровной дыры под лестницей. Как провалившийся в полынью конькобежец на кромку льда.
Смагин, я, Суваев и Риггельд немедленно бросились к ней, на рефлексах, не раздумывая, а Юлька осталась не у дел только потому, что Риггельд так резво взял старт, что сбил ее с ног, и Отчаянная, округлив глаза, с размаху уселась на прежнее место. Под стеночку.
Янку мы поймали. Смагин успел раньше всех. И вытащил под локотки из новоявленной полыньи.
— Что это тут? — Суваев с опаской заглянул в темный провал. — Ни хрена не видно!
Смагин молча выудил у Янки из кармана фонарик. Суваев молча принял.
— Еще одна каморка! — сообщил он. — Вроде нашей. Стол! Боже, пылюги сколько! У нас тут девственная чистота по сравнению с нижним этажом, если хотите знать. Как в новосаратовском музее.
— А я думал, внизу шеддинг-система… — пробормотал Риггельд.
Теперь в дыру заглянул я. Действительно, каморка. Действительно, стол. И какое-то ветхое тряпье у стола.
— Н-да, — пробормотал я. — Интересно! Я тоже считал, что внизу только шеддинг да обшивка.
Юлька на четвереньках подобралась к дыре и, вытягивая шею, заглянула.
— Спускаться будем? — вопросил Риггельд. — А?
Смотрел он, конечно же, на меня.
— Будем, — решил я. — Раз такое дело…
Кажется, я почуял, в чем тут соль. Тайник. Это чей-то старый тайник, будь я проклят. Мой дремавший последнее время внутренний барометр вдруг проснулся и отчаянно сигналил мне: не пройди мимо, дядя Рома! Это важно. Очень важно!
А вскрылся тайник, скажем, оттого, что большинство систем корабля уснули до лучших времен. Маскировка исчезла.
До пыли на дне ямы-каморки было метра два с половиной. Риггельд, не дожидаясь, повис на краю дыры, покачался пару секунд и мягко прыгнул. Кудрявое облачко взвилось из-под его ботинок.
— Теперь я! — В голосе моем прорезалось что-то такое, что сделало возражения невозможными.
Суваев продолжал нам подсвечивать. А когда пола коснулись мои ботинки, световое пятно с потолка верхней каморки переместилось в нижнюю. Превратилось в неровный желтоватый бублик вокруг дыры над головой, пародию на боевой крейсер свайгов.