Пока она падала, ей мерещился кто-то большой и косматый на входе в рубку. Открыл сегментник и уже протянул длин-ные-предлинные руки к креслу, где сидела Скади. Руки, готовые сомкнуться на ее шее…
Вбитые в Академии рефлексы оказались быстрее и надежнее разума. Если бы плод ее воображения действительно вознамерился свою жертву сцапать, он всего лишь загреб бы пустоту — спустя мгновение после того, как перепонка разошлась, Скади на прежнем месте в кресле уже не было. А еще мгновением позже Скади выстрелила бы: предохранителем она тоже успела щелкнуть. Правда, уже на полу.
Но стрелять в пустоту так же глупо, как ловить пустоту руками.
В рубку никто не вошел. Не вошел, не ворвался, не принялся палить из твиндека — вообще не происходило ничего. Просто ни с того ни с сего открылся рубочный сегментный люк. Теоретически такое могло случиться… При условии, что во всем корабле режим обычный, а не аварийный, и давление во всех отсеках и помещениях одинаковое. Но на практике ничего подобного почему-то не случалось. Ни на огромных кораблях чужих, ни на земных скорлупках.
Чувствуя, как по вискам катятся бисеринки холодного пота, Скади продолжала сжимать в обеих руках изготовленный к стрельбе бласт и целиться в проем открытого люка.
Словно в насмешку, именно в этот момент ее засекли и опознали наблюдатели Багуты.
— Эй, «Карандаш»! Видим вас! — пропели на интере. — С прибытием…
Исконная речь шат-тсуров не просто походила на пение — она пением и являлась. Интер в устах шат-тсуров тоже казался не то оперной арией, не то модным шлягером, который исполняется талантливым самоучкой. Ни одного атонального звука, воплощенная гармония и завидный тембр — любой, кто хоть однажды слышал шат-тсуров, без проблем узнал бы это пение и через сотню лет.
— Эй, «Карандаш»! Ответьте Багуте-Централь! Вы находитесь в закрытой зоне…
«Тьфу ты! — подумала Скади со злостью. — И тут не повезло: вляпалась в закрытую зону. Что же они маячки не развесили?»
В зонах нежелательного финиша всегда ставят гравитационные маяки — это закон для всех рас и для всех обитаемых систем в Галактике. Ни один икс-привод не наведется на помеченное маяками пространство. Темнят» что-то эти с Багуты-Централь…
Сцепив зубы и держа перед собой бласт, Скади выглянула в твиндек. Справа, в отростке, что вел к внешним шлюзам и в сторону жилого отсека, конечно же, никого не оказалось.
Наваждение. Очередной удар по и без того натянутым нервам. Все-таки страшноватая вещь — космическое одиночество…
Напрягшись, Скади припомнила, в каком порядке открывался рубочный сегментник. Совершенно точно: сначала внутренняя перепонка, потом внешняя. Спутать звук можно, но для этого надо быть тугим на ухо аборигеном какой-нибудь тихой планетки и сроду не летать на кораблях, оборудованных сегментниками.
Если бы люк открывали с пульта в твиндеке, сначала разошлась бы внешняя перепонка и только потом — внутренняя. Значит, система сочла, что люк пытаются открыть из рубки. Чтобы выйти, а не чтобы войти.
Это, конечно, было слабое утешение, но все же Скади вздохнула свободнее. Восставший из саркофага воображаемый злодей снова обернулся непонятным сбоем корабельной аппаратуры.
Но как все-таки мало нужно человеку, чтобы поверить в невозможное! И еще меньше — чтобы испугаться. Эти яхтсмены-извозчики, вероятно, имеют нервы толщиной с найтовоч-ный канат.
И еще Скади стала понимать, откуда у них такой чернушный фольклор — а его любой завсегдатай околокосмодромных баров наслушался под самую завязку. Раньше эти муторные истории казались обычными страшилками, теперь же Скади на собственной шкуре убеждалась, что в одиночном рейсе происходит масса труднообъяснимого и зачастую — пугающего. А уж рейс с каким-нибудь таинственным грузом вроде саркофага — так вообще сплошное инферно.
Скади вернулась в рубку и с некоторой опаской коснулась кнопки на пульте. Сегментник послушно затянулся — в правильном порядке: сначала внешняя перепонка, потом внутренняя.
«Блин! — подумала Скади. — Что теперь, всегда блокировать любой люк или Шлюз, через который проходишь?»