– Да не за что, – девушка пожала плечами и с безразличным взглядом направилась дальше по балконному коридору. Мой взгляд продолжил смотреть прямо – прямо на берег и волнующийся, шумящий, ставший вдруг оловянным океан. Температура воздуха упала очень заметно, дождь уже начинает накрапывать, гром приближается и ветер усиливается. Низ живота всё ещё поднывает… Отличный день, чтобы никуда не выходить и отлеживаться в постели.
Закрыв дверь, я отнесла презенты от незнакомой ровесницы на кухню, по пути понюхав их – персиковое варенье и знакомый сбор трав, который на самом деле не помогает от кошмаров, скорее от несварения желудка. После уличной прохлады в квартире как будто ещё сильнее похолодало – с третьей попытки у меня наконец получилось включить кондиционер на тёплый воздух. Перекусывая песочным печеньем с крепким чаем и парой ложечек персикового варенья, я то и дело поглядывала в сторону футона, который не собиралась убирать в шкаф: сегодня разрешу себе поваляться и даже поспать – может быть медитирующий отдых поможет мне избавиться от этого нервного напряжения, из-за которого я даже спать нормально не могу? Но в чём заключается источник моего напряжения?..
Новое тело, а мысли о старом. Если к первому просто нужно привыкнуть, то от второго нужно избавляться…
Руки сами потянулись к макбуку. Пальцы сами вбили в поисковую строку браузера имя некой старушки Мирабеллы Армитидж. Наверное, я надеялась найти хоть что-то, но я никак не ожидала увидеть того, что на меня обрушилось, стоило мне только отправить запрос в свободный полёт.
Оказывается, о Мирабелле Армитидж сейчас говорит весь штат Вермонт.
Моё сердцебиение начало заметно возрастать… Фотографии знакомой старушки – мои фотографии! – смотрели на меня с десятков страниц сайтов, на которые я переходила по популярным ссылкам… Столько слов, столько фото, столько комментариев посторонних людей, репортажи, оградительные ленты, фотографии домика Шона и лодок, которые должны были утопить мой след…
Оказывается, дети спохватились даже не на следующие сутки после моей пропажи – они заметили моё исчезновение спустя целых три дня! Они не заметили того, что я не писала им sms по вечерам, они не писали мне сами и не звонили мне… Они прозевали моё “утопление” на целых три дня!
Статьи СМИ пестрели гипотезами и предположениями. Многие заявляли о том, что Мирабеллу Армитидж со дня на день признают покойницей: хотя её тело до сих пор не обнаружено, аквалангисты каким-то чудом нашли на дне озера один её ботинок, а также её платье и тряпичную сумку. На отнесенной течением в сторону лодке нашли след ДНК – пару седых волос. Аквалангисты продолжают поиски, безутешные родственники продолжают надеяться… Кто-то взял короткое интервью у Тиффани – дочь не выглядела безутешной, скорее злой на то, что ей мешают выехать с парковки.
…Текст предсмертной записки не обнародовали, но о её существовании рассказали общественности. Просочилась информация и о миллиардном состоянии, растворенном сумасшедшей старухой в водах озера – в комментариях многие посторонние люди называли меня чокнутой, тронутой, свихнувшейся, незнакомцы говорили, будто “туда мне и дорога”, поливали грязью не только меня, но и мою семью за то, что они, возможно, утратили бесценный для человечества рецепт вечной молодости, и всё из-за малодушия одной эгоистичной семейки. Были и адекватные комментарии, поддерживающие, и даже сочувствующие, но большинство – грязь и помои о том, как безобразно Мирабелла распустила по ветру – “профигачила” – наследие целого человечества. Все эти люди – несчастные дураки, на которых мне было плевать, но вот моя внучка Керри с правнучкой Дейзи заявляют о том, что не прекратят попытки отыскать свою любимую бабушку – они даже не помнили точную дату моего рождения! – и мне становится дурно.
Резко вскочив со стула, я захлопнула макбук и зачем-то метнулась в ванную комнату. С полным непониманием того, что́ и с какой целью делаю, я заперлась и, задыхаясь, уперлась лбом в зеленый настенный кафель, от холода которого по телу начала расползаться резкая дрожь… С каждой секундой мне становилось только хуже. Я начала задыхаться. Схватилась за полотенце для лица, висящее на вешалке, прибитой к двери, и, соскользнув с ним на пол, я вгрызлась в него зубами и вдруг… Начала кричать в него… Пальцы стали неразгибаемыми, удушье стало отчетливее, перед глазами внезапно начали мерцать черные точки…
Не помню, как меня отпустило. Я не теряла сознание, но очнулась уже сидя на заднице, на коврике возле стиральной машины, прислоняясь спиной к холодной стене.
Пришла пора здраво оценить своё психологическое состояние.
У меня панические атаки – это очевидно. Посттравматический стресс от собственного тела – отсюда тяжелые пробуждения ото сна, включающие в себя панику и реальное удушье. Куда ни шел страх проснуться рассыпающейся в прах старухой, но страх быть найденной… Вдруг они выставят в интернет не мои последние фотографии, а фото из моей молодости? Подумав так, я неожиданно резко одернула себя строгими мыслями: “Что за чушь, Рашель?! Они ищут Мирабеллу, а не тебя! Той женщины больше нет, значит, они никогда не найдут того, кого ищут сейчас. Но даже если бы нашли тебя – что с того? Пошлёшь их всех нахрен. Да. Вот именно нахрен. Это твоя жизнь, хватит им тянуть из неё – из тебя! – соки! Они тебе… Они мне больше не дети. Давно. Чужие люди. Даже не кровные родственники. Ты вырастила чужих птенцов, отобравших у тебя всё, даже само гнездо, в котором ты их взращивала, но твои крылья не отобрать никому… Ты улетела прочь! Прочь пусть летят и они! Пусть только попробуют вылететь на твой маршрут – сразу пошлешь их куда подальше! Они тебе не семья – у тебя больше нет семьи! Пусть живут как хотят, и отныне тебе никто не помешает жить так, как того будешь желать ты сама! Ясно тебе, Рашель?!”
На дрожащих ногах, упираясь ладонями в холодную напольную плитку, я встала на колени, и мой взгляд вдруг зацепился за страшный шрам на правом предплечье, оставленный вакциной Боффорта, как напоминание о том, что ничто в этой жизни не бывает бесплатным – за всё нужно платить. Моя рука навсегда изуродована. На теле Мирабеллы не было никаких особенных опознавательных примет, а на теле Рашель будет. Но не этот шрам, нет. У меня будет татуировка. Мирабелла бы скорее вены себе перерезала, чем нанесла бы на своё тело тату, но я – не она. Татуировка у меня будет. Прекрасно. Чего ещё Мирабелла никогда не делала и никогда бы не сделала? Встав на ноги, я посмотрелась в зеркало и, оценив бледность собственного лица, будто высвечивающуюся на фоне болотного цвета кафеля, сразу же получила новый ответ: я ни разу в жизни не красила свои волосы.
Глава 32
Прошли все летние месяцы, наступил сентябрь, чередующий золотистые дни с серебристыми: солнце и тучи, лёгкий бриз с океана и тихий ночной дождь.
Уже в течение трех месяцев, регулярно три раза в неделю – по понедельникам, средам и пятницам, – я посещаю уроки восточного танца Летисии. Пятьдесят долларов в месяц – совсем недорого для меня, зато ощутимо для заработной платы Лети. Переодеваясь в женской раздевалке после очередного шестидесятиминутного урока, я невольно слушала разговоры женщин, ходящих со мной в одну группу: нас всего двенадцать, и я, якобы, самая младшая. У всех стандартные для их возрастов заботы: работы, дети, мужья, друзья, отпуска. Для них я – молодая девчонка, не обремененная тяготами “настоящей”, то есть взрослой жизни, а значит, я счастливица, которой для того, чтобы понять суть их тревог, ещё предстоит дорасти до планки среднего возраста. Они даже представить себе не могут, как крупно во мне ошибаются: по возрастным меркам все они годятся мне в дети и даже во внуки, однако я позволяю им смело считать, будто всё совсем наоборот.
Выслушав тираду Оливии относительно четырёх её мальчиков – мужа и трёх сыновей, – пачкающих свою футбольную форму чаще, чем она успевает её стирать, я, улыбаясь, попрощалась со всеми и вышла из раздевалки. Все с улыбками попрощались со мной, а я тем временем, спускаясь на лифте с третьего на первый этаж, думала о том, что Оливия, как и все женщины её наивного возраста в тридцать пять лет, наверняка не до конца осознает, какая она счастливая сейчас, именно в этот промежуток времени, когда у неё есть партнёр, когда их дети ещё маленькие… А ведь этот период продлится не так уж и долго: вот-вот повзрослеет её пятнадцатилетний сын, а за ним и одиннадцатилетний, и пятилетний – и останется она одна с мужем, а потом появятся внуки, а потом будет важно уйти первым, но есть шансы задержаться, чтобы уйти вторым, а это тяжелее… В этот момент своей жизни Оливия очень счастлива. И она наверняка это понимает. Но не до конца. Не до самой глубины. Как и большинство людей, не осознающих своего счастья в текущем моменте… Почему?
По средам после занятий я хожу домой в компании Летисии, но по понедельникам и пятницам я сама по себе: в эти дни Лети обучает танцам детскую группу от шести до двенадцати лет, и отдельно занимается с талантливой девочкой, в возрасте пятнадцати лет танцующей так, словно она родилась на востоке, хотя не только её акцент, но и белизна её кожи, и светлый оттенок её волос выдают в ней чистую европейку – её семья несколько лет назад переехала в США из Нидерландов, её мать сама в прошлом хореограф, и две её сестры тоже занимаются танцами.
Выйдя из душного здания на улицу, пропитанную осенним дыханием, я подставила лицо почти не греющим осенним лучам солнца и, взявшись за лямки рюкзака, в котором ношу свой костюм для танцев, вдруг задумалась над тем, как сейчас могут выглядеть Нидерланды. Мы с Геральтом бывали в Европе, но ни разу не бывали в этой стране, хотя, безусловно, слышали о ней: тюльпаны, водные каналы, ветряные мельницы – ассоциации, полученные мной из какого-то настенного календаря, бывшего у меня много лет назад. Почему бы не побывать в Нидерландах теперь? Ведь я могу…
ebooksa