Через полминуты мы оказались на земле. К этому моменту я уже находился у выходного люка. Народ пока жался к периметру большого двора. Смелость проявили только Борис с какими-то людьми в робах. Они прицепили особое устройство к задней части гондолы и начали разворачивать дирижабль кормой к ангару. Днище гондолы надежно прикрепили к особой вагонетке на рельсах, и я в сопровождении Намии, Осипа и Леонарда Силыча сошел на грешную землю Топинска. Народ тут же ринулся к нам.
Первым сунулся обниматься наш судья, растерявший всю свою солидность и восторгавшийся, словно гимназист. Да что уж там. Здесь был весь сигарный клуб. Теперь понятно, как удалось уговорить соседей расстаться с жильем. Похоже, придется перед ними извиняться. Старики наверняка работали с аккуратностью слона в посудной лавке. Возможность заполучить в городе воздушный порт, пусть и похожий на игрушечный, но зато с приписанным к нему настоящим дирижаблем, явно затмила им разум.
Пока мы обнимались, скрипящая по рельсам каретка утянула «Буревестник» внутрь ангара. Ну все, здоровяк, теперь ты дома.
И тут в самый разгар приветственных мероприятий обстановка резко изменилась. Со стороны ангара послышался какой-то скрежет, а затем — пугающий гул. Оттуда дохнуло угрозой и темной злобой, а вдобавок донесся зловещий хохот.
Ликующий народ тут же притих, а я сорвался с места и побежал в сторону ангарных ворот. Навстречу мне уже бежал весь экипаж во главе с Грековым. Бравый воздухоплаватель был явно испуган.
Отмахнувшись от воплей капитана, я шагнул ближе к дирижаблю, который ворочался, словно живое существо. То натянет удерживающие его тросы, то взвоет пропеллерами.
— Кузьмич? — осторожно спросил я.
Ответный посыл вызвал облегченный вздох. Это действительно наш домовой. Или уже дирижабельный? Судя по потоку эмоций, энергент забрался в летающий агрегат надолго. И это неудивительно. Если ему так нравился паромобиль, то воздушный гигант наверняка должен был привести в восторг. Или же у Кузьмича были более серьезные причины для вселения? Прислушавшись к эмоциональному потоку, исходившему от духа, я нахмурился. Вот оно что.
Когда повернулся к Грекову, то мысли в моей голове крутились на грани членовредительства.
— Кто вам позволил курочить мою собственность?
— У меня есть приказ. — Явно сумевший взять себя в руки капитан протянул мне какую-то бумажку. Да еще и позволил себе торжествующую улыбочку.
Вот оно, значит, как? Это было указание начальника интендантской службы иркутской воздухоплавательной бригады о снятии с дирижабля некоторых артефактов. Список прилагается. Мне уже хватало знаний, чтобы понимать, что такое потрошение превратит «Буревестник» в тихоходную калошу. Хуже всего то, что пока документов на собственность у меня нет. Генерал-губернатор обещал переслать их, как только прибудут из Иркутска. Помешать исполнить приказ офицера выше меня по званию я не мог. Да, со временем, потратив кучу нервов и денег, все можно восстановить, но об этом даже думать не хотелось.
Но… приказ выдан капитану, и в нем ничего не сказало о том, что мне нужно им как-то содействовать.
— Да ради бога, — пожал я плечами с показным равнодушием. — Выполняйте, если получится. Не бойтесь, Кузьмич не пойдет на смертоубийство.
Мои слова явно ободрили капитана, но я тут же добавил, стерев с озадаченно вытянувшегося лица Грекова улыбку:
— А вот покалечить может. Очень уж наш домовой не любит воров и вредителей.
Вся команда дружно покосилась на невысокого мужичка в промасленном комбинезоне со свежей шишкой на лбу.
Ну, пусть решают сами, а мы продолжим праздник. Уверен, Кузьмич не даст им открутить от дирижабля ни одной гаечки. Как бы не пришлось его уговаривать вернуть команде личные вещи.
И праздник мы действительно продолжили, причем с поразившим меня размахом. Столами была заставлена не только огромная посадочная площадка, но и окрестные улицы.
Где-то через час к столу, где весело проводила время компания почти всех высших лиц Топинска и моих друзей с их супругами, подошел не такой уж пьяный Степан. Все удивленно замерли, когда строптивый механик рухнул передо мной на колени. Причем притворства я совершенно не ощущал.