Наступает пауза, а потом Томас произносит:
– Ну, вообще-то, ты угадала: кое-кто действительно умер.
Софи ударяет себя ладонью по лбу. И, смущенно откашлявшись, вовремя вспоминает вежливые слова, которые принято говорить в таких случаях.
– Томас, – проникновенно и печально произносит она, – мне очень жаль. Прими мои соболезнования.
– Да, спасибо, – отрывисто отвечает тот. – Ну так что, мы можем сегодня встретиться в баре?
– Да, конечно. Но… Так кто же все-таки умер?
– Слушай, давай поговорим об этом вечером.
Словно они и не расставались! Неужели так трудно сказать напрямик? Губы Софи начинают складываться в досадливую гримасу, как это прежде частенько бывало во время телефонных разговоров с Томасом.
– Но я весь день буду думать: кто, кто же умер?
Он тяжело вздыхает и говорит:
– Моя тетя Конни.
– О-о! – Софи испытывает облегчение, но старается не показать этого. – Мне очень жаль.
Она хорошо помнит тетушку Конни, но старушке, должно быть, было лет девяносто, не меньше. Софи видела ее всего пару раз, и уж наверняка после трех лет гнетущего молчания – оба они тяжело переживали разрыв – Томас пригласил бывшую возлюбленную в кафе не для того, чтобы поставить ее в известность о смерти престарелой родственницы.
– Полагаю, об этом сообщат в газетах, – говорит Софи. – Она ведь была в своем роде знаменитостью, да?
– Да, возможно. Ну ладно, тогда до вечера. Буду очень рад тебя увидеть. Итак, в баре «Риджент», в шесть. Тебе удобно туда подойти?
– Да, конечно. До встречи.
Софи кладет трубку, медленно записывает на стикере: «Томас, 6 часов» и прилепляет его к компьютеру. Как будто подобное может вылететь у нее из головы. А ведь Томас недаром выбрал именно бар «Риджент», расположенный в пяти минутах ходьбы от ее офиса. Софи уже успела позабыть, что он считает всех женщин беспомощными хрупкими существами, способными заблудиться, когда рядом нет мужчины. Настоящий сексист.
Нет, одергивает себя Софи, будь объективной: никакой Томас не сексист, а просто добрейшей души человек, который беспокоится об удобстве окружающих – как женщин, так и мужчин. Этакий всеобщий заботливый папаша.
Между прочим, теперь он и впрямь папаша. Похоже, сердце Томаса успело исцелиться, после того как Софи «пропустила его через машинку для уничтожения бумаг» (так он сам написал, напившись тогда с горя, в жалком электронном послании, напичканном непонятными метафорами). Теперь ее бывший женат на некоей Деборе, и у них родилась дочь… Как ее, еще имечко такое жеманное: Милли? Лили? Сьюзи? – в общем, что-то в этом роде.
На самом деле Софи притворяется, что не помнит имени ребенка. Она прекрасно знает, что девочку зовут Лили.