Храм на рассвете

22
18
20
22
24
26
28
30

Все это время Йинг Тьян, завороженная водой, на которой колыхались блики света, играла белой купальной шапочкой, повернувшись спиной к столикам. Внутренняя часть резины глянцевито сверкала на солнце, будто смазанная маслом. Поглощенный созерцанием тела Йинг Тьян, Хонда не сразу заметил зеленый лучик на ее пальце. Это был перстень с изумрудом, который охраняли золотые божественные стражи.

Миг ни с чем не сравнимого счастья. Йинг Тьян, надевшая перстень, подававшая ему знак прощения, опять стала прежней Йинг Тьян… Шум рощи во дворе школы Гакусюин в дни юности, принцы из Сиама, печаль, живущая в их глазах, известие о смерти Йинг Тьян, полученное в саду «Виллы на крайнем юге», долгий ход времени, аудиенция у маленькой принцессы Лунный Свет в Бангкоке, купание в Банпаине, обнаруженный в Японии после войны перстень… — вновь соединились звенья золотой цепи, которая связывала прошлое Хонды и его неодолимое влечение к тропикам. Благодаря этому перстню Йинг Тьян задавала тональность той великолепной и печальной музыке, которая всегда звучала в воспоминаниях Хонды.

Хонда слышал жужжание пчелы над ухом, чувствовал запах ветра — этот запах сухих колосьев, запах жаркого летнего дня — его ни с чем не спутаешь. У них в саду, где никто не разводил цветов, не было красоты лугов Фудзи, где, сплетшись, цветут гвоздики и колокольчики, но к запаху здешнего ветра примешивался аромат полей, а порой и запах пыли учебного плаца американской армии, пыли, которая окрашивала в желтый цвет небо в той стороне.

Тело Йинг Тьян дышало рядом. И не только дышало, оно все, до кончиков пальцев, будто пораженное редким недугом, было пропитано летом. Сияние ее тела было сиянием какого-то диковинного плода, который продают на базаре в глубокой тени акаций где-нибудь в Таиланде, это созревшее, почти обнаженное тело было как обещание, как исполнение желаний.

Хонда видел Йинг Тьян раздетой двенадцать лет назад, когда ей было семь лет. И сейчас ее тогда по-детски выпуклый животик втянулся, а плоская, маленькая грудь стала пышной. Йинг Тьян, привлеченная шумом в бассейне, повернулась к столикам спиной, и Хонда разглядел, как между завязками купальника, соединенными на шее и спускавшимися к талии, падает по спине водопадом ровный, гладкий желобок, и увидел даже ту, похожую на маленький водоем часть сразу над щелью между ягодицами, где его падение прерывалось. Округлость и красота форм спрятанных под купальником ягодиц, напоминавших своими очертаниями полную луну… открытая часть тела казалась наполненной вечерней прохладой, а скрытая — выставленной напоказ. Гладкую кожу поделили между собой солнечный свет и тень зонта. Рука в тени была бронзовой, а рука и плечо, выставленные на солнце, как блестящая кожуры айвы. И эта гладкая кожа не отталкивала воздух и воду, а впитывала их, совсем как лепестки янтарного цвета орхидеи. Издали Йинг Тьян выглядела хрупкой, но вблизи было сразу заметно, что она хорошо сложена и крепко сбита.

— Ну что, искупаемся? — спросила Кэйко.

— Да, — Йинг Тьян живо повернулась к ней и засмеялась. Она словно только и ждала этих слов.

Йинг Тьян положила шапочку на стол и обеими руками подобрала свои чудесные черные волосы. Хонда, который находился в этот момент в очень удобном месте, впился глазами в ту часть ее тела, что была ниже левой подмышки. Верх купальника имел форму фартука, концы завязывались на шее и на спине, но вырезы сбоку были такими большими, что показывали даже основание груди, а закрывавшие бока части купальника здесь, сужаясь, переходили в завязки. Когда Йинг Тьян подняла руки, тонкие ленточки подтянулись кверху, и невидимая обычно часть обнажилась. Хонда окончательно убедился в том, что в этом месте на коже у Йинг Тьян нет никаких помет, на гладкой коже не было ни пятен, ни шрамов, и при ярком солнечном свете он, полностью владея собой, не обнаружил ни малейшего признака родинок. Сердце возликовало.

Плотно натянув шапочку на волосы, Йинг Тьян двинулась с Кэйко к бассейну. Когда Кэйко обнаружила, что держит в пальцах сигарету, и вернулась к столику, Йинг Тьян была уже в воде. Убедившись, что поблизости нет Риэ, Хонда прошептал на ухо склонившейся над столом, чтобы положить сигарету в пепельницу, Кэйко:

— Йинг Тьян приехала ко мне в перстне! Кэйко ничего не сказала, только очаровательно подмигнула, и у глаз прорезались обычно незаметные морщинки.

Пока Хонда в изумлении смотрел, как Йинг Тьян и Кэйко плавают, вернулась Риэ и села рядом. Глядя на Йинг Тьян, выпрыгивавшую, словно дельфин, из воды, глядя на то, как она погружает в воду смеющееся лицо, Риэ хрипло произнесла:

— Да, с таким телом можно родить много детей.

44

Ночью в кабинете, убивая время, он не нашел ничего, что можно было бы почитать.

Хонда выдвинул ящик, который обычно не открывал, и обнаружил там копию судебных документов — от скуки он принялся читать их:

«Резолютивная часть.

Отменить касающееся истца распоряжение от 15 марта 35-го года Мэйдзи[70] о невозможности удовлетворить иск к Министерству по делам торговли и сельского хозяйства, распоряжением которого национализирован лесной участок.

Ответчик обязан возвратить истцу национализированный участок, запись о чем содержится в отдельном документе.

Судебные издержки возложить на ответчика».

Первое обращение в суд было в 33-м году Мэйдзи, в 35-м году в иске отказали, а потом в течение полувека, невзирая на все повороты истории, истцы упрямо заявляли протест, и Хонде всего лишь волей случая удалось добиться победы, но если задуматься, то скорее нет ничего удивительного в том, что горный лес, в префектуре Фукусима, никак по существу не связанный с Хондой, определил его нынешние богатство и образ жизни. Безлюдная ночью чаща криптомерии, мокрая трава в ее тени, — все это повторяло в природе свое рождение, чтобы создать Хонде его сегодняшнюю жизнь. Что подумал бы человек, который в конце эпохи Мэйдзи на горной дороге был покорен величием этих могучих деревьев, пронзавших своими верхушками синеву неба, знай он, что они существуют для того, чтобы через каких-нибудь пятьдесят лет быть проданными по бросовой цене.