Ресторан «Кумихо»

Дружище, ты оказывается, еще тот нытик. А я думал, ты из тех, кто не плачет, ведь ты никогда не ревел, когда тебя избивал отец.

– Я скажу маме, что ты не взял деньги. Спасибо тебе. – Он прижал под мышкой контейнер со «Сливочной нежностью», наглухо застегнул дождевик и пониже натянул капюшон.

Нужно было сказать что-то вроде: «Чего уж там, не за что. Приходи еще, денег не возьму. Давай видеться почаще», – но я не мог вымолвить ни слова. Эмоции Сучана, упрекающего себя в том, что он не удержал меня от езды на мопеде, полностью передались мне. Я тоже захотел хорошенько выплакаться.

Сучан продолжал тихо бормотать, но для меня его тихий голос звучал громче всех других:

– Да, кстати, мопед не сильно поломался. Говорят, что Доён как будто обнимал его, словно хотел прикрыть, защитить своим телом. Мне кажется, что в тот миг Доён беспокоился обо мне, – что отец побьет меня, если мопед поломается. Да, наверняка. Не надо было так делать. Ну подумаешь, мопед, всегда можно купить новый. Для меня ведь Доён был дороже мопеда.

«Доён был дороже мопеда». Никто не говорил мне таких слов. Точнее, я даже не представлял себе, что услышу их от кого-то.

Признание Сучана шокировало меня так, будто огромный динозавр ударил меня по голове передней лапой. В груди что-то ухнуло, словно сердце упало в пятки. Я ощутил, как меня с головой накрыла волна какого-то незнакомого, загадочного чувства. Это ощущение было новым, но за короткий миг согрело меня.

– Аа-а-а, – зарыдал я неожиданно для себя самого, совсем не ко времени и не к месту, но остановиться и взять себя в руки не мог. Я спрятал лицо за раскрытыми ладонями.

Сучан растерялся от неожиданности.

– Прости, – повторял он без конца, даже не зная причину моей печали.

– Ничего. Это не из-за тебя. Я вспомнил про другое. – Я утер слезы с лица.

Сучан тоже украдкой смахнул слезы, оставившие следы на щеках:

– Ну я пойду. Да, кстати, если хочешь увидеться с Досу, сходи в больницу Халла. Его бабушка лежит там.

Сучан нырнул в потоки дождя, и я глядел ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду.

Надо было подружиться с ним. Вместе ходить в школу, вместе играть, вместе развозить курицу, вступаться за него, когда отец избивал его. Вот как надо было дружить с ним. Мы бы стали очень близки.

Сожаление о несбывшемся душило меня. Я долго думал о разных вещах, которые сейчас не имели никакого смысла. Нужно сказать Сучану, что он не виноват в моей смерти и сделать это как можно быстрее, ведь вскоре закончатся дни нашего пребывания здесь.

Я боялся, что он будет всю жизнь винить себя. Нельзя этого допустить. Это не его вина.

Долгожданная встреча

До того дня, когда был нарисован тридцать седьмой кружочек, не происходило никаких особых событий. Тихая рутина, как море в штиль – безмятежное, без единой волны. Но и в такое время шеф все равно тревожно чего-то ожидал. Как только выдавалась свободная минутка, он звонил брату, а тот по-прежнему не брал трубку.

После встречи с Сучаном я забеспокоился о бабушке. Вначале беспокойство было смутным и крохотным, размером с горошину, но затем стало расти, обретать очертания и со временем заняло центральное место в моих мыслях. Оно было таким назойливым, словно его пригвоздили стрелой. Но, несмотря на это, моя неприязнь к бабушке никуда не подевалась. Я по-прежнему не любил ее и до сих пор таил на нее обиду. Вот только с тревогой ничего поделать не мог: как сильно она больна? Стало ли ей лучше? Неужто я был ей так дорог, что она слегла от непосильного горя?