Мое чужое сердце

22
18
20
22
24
26
28
30

Как можно тише переступил порог квартиры и прислонил подарок к стене. Прислушался… Из гостиной послышалось легкое позвякивание столовых приборов и трансляция новогоднего концерта. Дал Джою команду сидеть тихо и осторожно подкрался к проходу.

Стася накрывала на стол, в нетерпении поглядывая на настенные часы, и тихо вздыхала. Шамров прислонился плечом к дверному косяку и застыл, наблюдая за девушкой. Насколько же это в кайф, знать, что тебя ждут. Прав был Скотник. Ох как прав… И в то же время страшно становилось от этого осознания, сладко и страшно, будто падаешь в пропасть.

Чувствовал её настороженность. Тихую, умело скрытую. Почти умело. В любой другой раз смог бы найти кучу объяснений её грусти. Но не сейчас. Сейчас, благодаря звонку от Макса, прекрасно знал, откуда растут ноги, и испытывал невероятное стремление успокоить, пообещать, что всё будет хорошо. Что такая с*ка, как Никита, не стоит и тысячной доли её внимания.

Не мог так сказать. Решил промолчать. Лучше не лезть в душу с расспросами. Если захочет — сама поделится. Если нет — и спрашивать не будет. Не понаслышке был в курсе, каково это, когда плюют в душу и как хреново после этого.

В какой-то миг Стася замерла перед телевизором, прислушавшись к очередной шутке, и невесело засмеялась. Он мог бы так стоять вечно, наблюдая за суетливыми движениями вокруг стола, за четко обрисованными линиями соблазнительной фигуры, облаченной в нарядное, облегающее платье, но время летело беспощадно. И ему до безумия захотелось поцеловать её под бой курантов.

— Настя-я-я, — позвал как можно тише, одними губами, на выдохе, не желая спугнуть. — Настя-я-я-я, — прижался виском к дверной раме и улыбнулся, заметив, как она резко повернула голову и, завизжав, бросилась к нему на шею.

— Ты успел, — принялась целовать, обезумев от радости. — Успел…

— Я же обещал, — пришлось прислонится спиной к стене, увлекая девушку за собой и покрепче сжать в крепких объятиях, дав ощутить всю силу своей любви. Она, эта любовь, не только по поцелуям и пылким речам определяется. Ещё и по силе, и манере объятий. Вот когда хочется обнять до хруста в костях, до невозможности сделать вдох — это тоже её проявление. Объятиями можно показать всю тоску, горечь, страсть. Желание защитить и уберечь.

— Я знала… Чувствовала, — прошептала, уткнувшись в серую водолазку. — Теперь мы целый год будем вместе.

Влад добродушно хмыкнул:

— А если бы не успел, то что, расстались бы?

— Не знаю, — честно призналась, вбирая в себя морозную свежесть, исходившую от любимого мужчины. — Говорят же: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь».

— Ох, Настя, — произнес, едва касаясь губами её губ, — никуда я от тебя не денусь. И ни одно суеверие не сможет на это повлиять.

Сильные руки заскользили вдоль позвоночника вверх, запустили пальцы в волосы, наслаждаясь их шелковистостью. Потом опустились вниз, застыв на ягодицах, и с силой их сжали, прижав к разгоряченному телу.

— Давай целоваться! — предложил, спохватившись — на экране телевизора начался отсчёт. — Я не против так провести целый год. Жаль, не успели раздеться

Стася счастливо рассмеялась, обхватив лицо мужа нежными ладошками и привстав на носочках, припала губами в жадном поцелуе. Влад чуть наклонился, ответив со всей пылкостью, на которую был только способен и загадал желание. Самое сокровенное и заветное.

Глава 20

Четвертого января умерла бабушка Стаси.

Ожидаемо. Всё к этому шло. Однако известие о её смерти окатило всех неприятной волной. Смерть другой и не бывает. Даже если приносит избавление от телесных мук, даже если чувствуешь её дыхание — она всегда повергает в некий ступор, шок. И никакие успокоительные доводы, типа, человек был стареньким, прожил предостаточно, тяжко, неизлечимо болел, не могут помочь избавиться от страшной действительности — все мы когда-нибудь умрем.

Как Влад не настаивал на своем присутствии на похоронах, Стася отказалась. Не хотела, чтобы он ехал. Ей было проще перенести эти моменты в ограниченном кругу близких: только она, сестра и мама.