Убить Пифагора

22
18
20
22
24
26
28
30

В этот момент он вспомнил, о чем собирался говорить с Пифагором, и настороженно огляделся. Эвандр и Гиппокреонт стояли в тридцати шагах позади. Они о чем-то беседовали, направляясь в их сторону. Следовало поторопиться.

— Сегодня утром я разговаривал с Орестом. Среди прочих явлений, которые я не понял, он ссылался на то, о чем прошлой ночью говорил Аристомах: тетрактис. Я попросил его объяснить, что это такое, а заодно уточнить другие термины, которые он использовал. Он ответил, что не может об этом говорить. Упомянул что-то вроде клятвы хранить тайны, лежащие в основе вашего учения. И добавил, что никто мне об этом не расскажет. Думаю, ты понимаешь, что это может затруднить расследование.

Пифагор кивнул, погружаясь в раздумья. Акенон оглянулся. Эвандр и Гиппокреонт остановились в двадцати метрах от них, позволяя беседовать наедине.

— Я не могу требовать, чтобы они раскрывали все тайны, — ответил Пифагор. — И боюсь, что ответы вызовут у тебя больше вопросов, чем ясности. Половину времени я обычно провожу за пределами Кротона в других общинах, но даже оставаясь в Кротоне, не смогу постоянно заниматься тобой одним. Помимо наших внутренних дел я должен встречать посольства, присутствовать на заседаниях Совета…

Он погладил бороду и продолжил — больше для себя, нежели для Акенона:

— Я понимаю, что для расследования тебе придется ознакомиться с основными положениями нашего учения. Нужен человек, достигший степени учителя, тогда тебе не придется обращаться ко мне всякий раз, когда понадобится очередное объяснение. С другой стороны, ни один ученик, каким бы преданным он ни был, не остается вне подозрений. — Он сделал небольшую паузу. — Да, другого выхода я не вижу.

Он загадочно улыбнулся и назвал имя предназначенного Акенону учителя.

Глава 23

19 апреля 510 года до н. э

Борей прятался в дворцовых конюшнях.

Один из рабов навещал его время от времени, чтобы держать в курсе дел, но пока что ему не оставалось ничего другого, кроме как отсиживаться в укрытии.

Приказ хозяина был категоричным.

Накануне, когда он вошел в покои Главка, тот обратился к нему плачущим голосом:

— Борей, мой верный Борей, не покидай меня в горе, будьте со мной, мои верные слуги: ужасная трагедия обрушилась на нас.

Тучный сибарит раскинул руки, охватив жестом присутствующих. Его покои были просторны, однако сейчас их наполняла противная влажная жара: внутрь набилось почти двадцать человек — стражи, секретари и рабы. Воздух был тяжел, пахло болезнью.

— Будьте моими друзьями, моими братьями, ибо всех нас объединяет несчастье.

Присутствующие смущенно переглянулись. Обычно холодный и суровый Главк вел себя как плакса и слюнтяй.

— Что на меня нашло? Что помрачило мой разум до такой степени, что я приказал наказать чистейшее из существ? — Он обращался не столько к ним, сколько к себе. — А! — рявкнул он вдруг. — Я и сам отлично это знаю. — Его глаза сузились, сквозь прорезь сверкали ненависть и ярость, и взгляд перескакивал с одного присутствующего на другого. — Проклятый Акенон! Это он заставил меня поверить, что меня предал не только развратник Фессал, но и мой возлюбленный Яко, мой невинный ребенок.

Большинство присутствующих изо всех сил старались казаться невозмутимыми, но бледность лиц их выдавала. Они опасались, что гнев хозяина вызовет новую вакханалию. Главк очнулся, но у него был жар, и он, казалось, бредил, а не рассуждал. — Борей, ты выполнил мой приказ, не так ли? Ты изувечил прекрасного Яко, изуродовал лицо моего возлюбленного… — Он закрыл лицо руками и забился в отчаянных рыданиях.

— Знаю, знаю, — продолжал он через минуту. — Я все знаю, Борей.