«Одерживающий верх неминуемо становится законодателем и устанавливает, что хочет» [98]. Этот принцип Помпей, низлагавший царей и перекраивавший границы, воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Но евреи, не желавшие покоряться земной власти, претендовали на статус, на который не могла рассчитывать ни одна империя, даже такая могучая, как Рим. Когда-то, многими веками ранее, ещё до основания Трои, в дни юности Вавилона, в Месопотамии жил человек по имени Аврам. Там, учили иудейские книжники, на него снизошло великое озарение. Он понял: идолы – всего лишь раскрашенные изображения из дерева и камня; существует лишь один Бог, не имеющий себе равных, неосязаемый и всемогущий. Чтобы не оставаться в городе, осквернённом идолопоклонством, Аврам покинул дом и со своей женой, домочадцами и слугами отправился в землю, которую позднее стали называть Иудеей, а тогда именовали Ханааном. Всё это было частью божественного замысла. Явившись Авраму, Бог пообещал ему, что его жена, несмотря на преклонный возраст, родит ему сына, чьи потомки однажды унаследуют Ханаан, Землю обетованную. В знак этого Бог дал Авраму новое имя – Авраам – и заповедал, чтобы он и все его потомки мужского пола были обрезаны. Авраам, послушно исполнявший все повеления Господа, сделал, как ему было сказано; и когда Бог в самом деле наградил его сыном Исааком, а затем повелел отвести мальчика на гору и принести в жертву – «сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь» [99], – Авраам продемонстрировал покорность. Но в последний момент, когда Авраам уже потянулся за ножом, ангел воззвал к нему с небес, запретив поднимать руку на сына. И Авраам, увидев овна, запутавшегося в чаще, взял животное и принёс его в жертву на алтаре. И поскольку Авраам был готов пожертвовать самым дорогим из того, что имел, Бог вновь пообещал ему потомство, многочисленное, как звёзды на небе; «и благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» [100].
Где же произошло это судьбоносное событие? Много веков спустя, когда потомки Авраама поселились в Земле обетованной и назвали её Израилем, на месте, где едва не окончилась жизнь Исаака, вновь появился ангел; и местом этим, если верить записям иудейских книжников, была именно гора Мориа. Здесь соединилось всё: прошлое и будущее, земное и небесное, усилия людей и божественное присутствие. Иерусалим перешёл под власть евреев незадолго до явления ангела. Город захватил Давид, уроженец небольшого поселения Вифлеем, в юности пасший овец и игравший на арфе, а позднее ставший царём всего Израиля. И вот, когда Давид провозгласил Иерусалим своей столицей, ангел спустился, чтобы «указать ему место для алтаря» [101]. Самому Давиду Бог запретил приступать к строительству Храма; но при его сыне Соломоне – царе столь богатом и мудром, что его имя навсегда стало для иудеев синонимом великолепия, – гора Мориа прославилась как «гора дома Господня» [102]. Когда Храм был построен, сам Соломон поместил в Святая святых величайшее сокровище еврейского народа: позолоченный сундук, или Ковчег, изготовленный в точном соответствии с указаниями самого Бога и служивший свидетельством Его пребывания на земле. Именно в этом заключалась слава Израиля: его Храм был воистину домом Господа Бога.
Но такая слава не давалась даром; её следовало заслужить. Обязанность, возложенная Богом на Его народ, – почитать Его подобающим образом – была подкреплена предостережением: «Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение, если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего…» [103] После строительства Соломоном Храма народ раз за разом уклонялся от правильного пути, и плоды четырёх веков неповиновения оказались весьма горькими. Сначала ассирийцы захватили северную часть Земли обетованной: из двенадцати колен, то есть племён, Израилевых десять были угнаны в рабство и сгинули в пасти Месопотамии. Даже когда в 612 г. до н. э. Ассирия пала под натиском Вавилона, никто из них не вернулся. В 587 г. до н. э. настал черёд Иудеи, царства, названного по имени четвёртого сына Израилева, и её столицы Иерусалима. Вавилонский царь взял город приступом «и сжёг дом Господень, и дом царя, и все домы в Иерусалиме, и все домы большие сожёг огнём» [104]. Ничего не сохранилось от Храма Соломона: ни кипарисовых досок, ни позолоченных ворот, ни медных колонн, украшенных орнаментом в виде гранатовых яблок. Остались лишь поросшие бурьяном руины. Когда же, в свой черёд, пал Вавилон, и держава его перешла к воинственным персам, и Кир позволил восстановить Храм, на горе Мориа возникло святилище, казавшееся лишь бледной тенью прежнего: «Кто остался между вами, который видел этот дом в прежней его славе, и каким видите вы его теперь? Не есть ли он в глазах ваших как бы ничто?» [105] Самым суровым напоминанием о потерянной славе стала Святая святых. Ковчега, на который некогда в облаке непроницаемой темноты сходила слава Самого Бога, больше в ней не было. Войдя туда, Помпей увидел лишь простой, лишённый каких-либо украшений камень, обозначавший место, на котором когда-то стояла святыня.
И вот теперь иноземные захватчики осквернили гору Мориа снова. Хотя новый первосвященник и его прислужники пытались очистить её от следов римского присутствия и возобновить привычные богослужения, находились иудеи, с презрением взиравшие на их попытки. Зачем Бог позволил завоевателю-чужаку преступить порог Святая святых, если не затем, чтобы показать, как гневается Он на её хранителей? Тем, кто осуждал служителей храма, причина этой кары была ясна: «За то, что сыны Иерусалимские осквернили святыни Господни, принесли дары Богу в нечестии» [106]. Как прежде, в дни ассирийского и вавилонского нашествий появлялись люди, которых иудеи называли «невиим» – «пророки», призывавшие соотечественников встать на путь истинный, чтобы избежать истребления, так и теперь, во времена завоеваний Помпея, находились иудеи, в схожей форме выражавшие разочарование в иерархах Храма. «Так как ты ограбил многие народы, то и тебя ограбят все остальные народы…» [107] Моралисты, убеждённые, что Бог гневается на иерусалимских священнослужителей, не замедлили припомнить это пророчество, изречённое несколькими веками ранее и адресованное их предшественникам. То, что Помпей пощадил сокровища Храма, не означало, что в будущем его не разграбят солдаты какого-нибудь другого римского полководца. «Быстрее барсов кони его и прытче вечерних волков; скачет в разные стороны конница его; издалека приходят всадники его, прилетают как орёл, бросающийся на добычу» [108]. Только покаявшись в своей алчности, в жажде золота, стекавшегося к ним со всего мира, служители Храма могли рассчитывать на спасение. Иначе суд Божий не замедлит свершиться: «Их богатство вместе с их добычей будет отдано в руки воинства киттиев» [109].
Большинство иудеев, правда, отнюдь не разочаровались в Храме и его служителях. Свидетельством этого и служили огромные богатства, хранившиеся на горе Мориа. Как справедливо отмечали критики священнослужителей, подношения в Храм поступали не только из всей Иудеи, но и из всего цивилизованного мира. За пределами Земли обетованной обитало гораздо больше иудеев, чем в ней самой. И для большинства из них Храм, как и прежде, оставался главным центром иудейства. И всё же существовали и иные центры; в противном случае евреи, покинувшие Землю обетованную, едва ли смогли бы сохранить иудейскую веру на чужбине. Следствием удалённости от Храма с его ритуалами и жертвоприношениями стало бы размывание и постепенное исчезновение еврейской идентичности. Но, хотя во время каждого из трёх ежегодных праздников в Иерусалим съезжались паломники, в действительности иудеям не требовалось ехать так далеко, чтобы ощутить присутствие Бога. Достаточно было посетить один из многочисленных молитвенных домов, которые создавались всюду, где поселялись евреи. Дома эти называли домами собрания, по-гречески – синагогами. Здесь мальчиков учили читать, а взрослые всю жизнь обучались толкованию особых текстов. Тексты эти, с любовью переписанные на пергаментные свитки, хранились, когда никто с ними не работал, в футлярах, напоминавших давно утраченный Ковчег: это было явным свидетельством их святости. У других народов тоже были тексты, якобы полученные ими от богов, но ни к одному из них не было приковано такое внимание, ни один из них не значил так много для самосознания целого народа, как собрание книг, которые евреи почитали как своё Священное Писание.
Они называли его словом «Тора» – «учение». Пять из них описывают первоначальный замысел Бога: от сотворения мира до прибытия к границам земли Ханаан потомков Авраама, много странствовавших, много претерпевших и готовых, наконец, предъявить права на своё наследие. На этом, однако, история не заканчивалась. Иудеи объявили священными и многие другие тексты. Среди них исторические хроники, в подробностях описывающие всё от завоевания Ханаана до разрушения и восстановления Храма; записи пророчеств, изречённых людьми, ощутившими в себе пламя Божьего слова; книги мудрых мыслей, рассказы о выдающихся мужчинах и женщинах и поэтический сборник, известный как Псалтирь. Эти разнородные тексты, создававшиеся множеством разных людей на протяжении многих лет, придавали евреям, покинувшим Землю обетованную, столь необходимую им уверенность в том, что, живя среди чужаков, они оставались полноценными иудеями, – даже несмотря на то, что через три века после походов Александра большинство из них говорили не на родном языке, а по-гречески. Не прошло и семидесяти лет с тех пор, как умер основатель Александрии, а его город заполонили евреи, с трудом понимавшие иврит – язык большей части священных текстов иудаизма. Перевести эти тексты на греческий решил, по легенде, не кто иной, как Деметрий Фалерский. Стремясь пополнить великую Александрийскую библиотеку, он пригласил семьдесят два переводчика из Иерусалима. Прибыв в Александрию, они принялись усердно работать, начав с перевода самого важного текста: пяти первых свитков, или Пятикнижия (по-гречески pentateuchos) [110]. Вскоре последовали остальные писания. Деметрий – что, впрочем, маловероятно – признал, что «это законодательство, как божественное, чисто и исполнено мудрости» [111]. Грекоязычные иудеи назвали эти книги ta biblia ta hagia – не простыми, а «священными книгами» [112].
Едва заметная, но судьбоносная ирония кроется в том, что писания, собранные и переведённые книжниками, отводившими центральную роль в иудейской религии Иерусалиму, послужили цели, которую не могли предусмотреть их редакторы. Для александрийских евреев Библия стала святыней, едва ли не равной Храму. Везде, где находился писец, готовый переписать её строки на пергамент, ученик, способный выучить их наизусть, или учитель, умеющий их толковать, утверждалась её святость и её вечная, неуничтожимая природа. Этот монумент нельзя было просто взять приступом; его, в отличие от творений из камня и дерева, не могла уничтожить даже армия захватчиков. Где бы ни поселились евреи, их Писание всегда оставалось при них. Иудеи Александрии и Рима, как бы далеко ни жили они от Храма, знали, что их книги, особенно Тора, приведут их к божественному вернее, чем какой бы то ни было идол. «Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его?» [113]
Пусть римляне властвовали над миром, греки – занимались своей философией, а персы – верили в то, что им удалось познать суть Истины и Порядка; все они заблуждались. Мир был покрыт тьмой, народы пребывали во мраке. Лишь однажды воссиял над ними Господь, Бог Израиля, и слава Его явилась бы над ними, если бы они пришли к свету, и цари их – к восходящему сиянию [114].
Ибо не существовало никаких богов, кроме Него.
Но вы умрёте, как человеки
До захвата Помпеем Иерусалима оставалось более пятисот лет, когда вавилоняне, сровняв с землёй Первый Храм, переселили всех знатных людей завоёванного ими царства в Вавилон. Люди эти не могли себе и вообразить столь громадного города; а его храмы, среди которых им пришлось поселиться, были столь высоки, что казалось, будто они упираются в небосвод. Величайший из них назывался Эсагила; вавилоняне почитали его как древнейшее строение в мире и как саму ось Вселенной. Не смертные воздвигли эту потрясающую твердыню, но боги, и она служила дворцом Мардука, царя небес. Внутри находились статуи, созданные самим Мардуком, и могучий лук: «вечное напоминание» [115] о победе, одержанной богом в начале времён. Вавилоняне утверждали, что Мардук сразил громадного дракона, чудовище бурного океана, разорвав его тело надвое стрелами и создав из этих двух частей небо и землю. Затем, чтобы избавить богов от бесконечных трудов, Мардук совершил ещё один акт творения. «Воистину я сотворю человеков. Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули» [116], – объявил он. Люди были созданы из праха и крови, чтобы трудиться.
Евреям, изгнанным из Иерусалима, ошеломлённым поражением и ощущавшим свою ничтожность в сравнении с громадой Вавилона, нетрудно было согласиться с этим мрачным представлением о предназначении человека. Но они не соглашались. Они не опустились до почитания Мардука, но твёрдо уверовали, что именно их Бог сотворил людей. В историях, которые рассказывали изгнанники, положение людей, мужчины и женщины, было исключительным. Только их Бог сотворил по своему образу и подобию; только им была дарована власть над всеми живыми существами; только они были созданы на шестой день творения, уже после самого неба, земли и всего, что их наполняет. Люди обладали достоинством, как и Бог, которому, в отличие от Мардука, не нужно было сражаться с морским чудовищем, чтобы приступить к сотворению мира: Он создал всё сущее один, без чьей-либо помощи. Его служители, изгнанные из разрушенного Иерусалима, находили в этой истории столь необходимое им утешение: Тот, Кому они поклонялись, по-прежнему царствовал над всем. Версии этой истории передавались из поколения в поколение. Когда их свели воедино, записав на пергаменте единственный окончательный текст, именно она стала первой в Торе. Величие Мардука давно обратилось в прах, а книгу, которой люди, переводившие её на греческий, дали греческое название Genesis [117], по-прежнему переписывали, изучали и чтили. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» [118].
Но иудеи, придерживаясь таких представлений о Боге и пытаясь осмыслить несчастья, постоянно обрушивавшиеся на них в результате нападений различных завоевателей, сталкивались с проблемой. Если Бог создал хороший мир, почему Он позволил всему этому произойти? Прежде чем под стены Храма явился Помпей, иудейские книжники нашли на этот вопрос ответ, и довольно безрадостный. Вся история человечества – это история неповиновения человека Богу. Создав мужчину и женщину, Бог дал им сад Эдем, наполненный всевозможными экзотическими растениями, и разрешил вкушать плоды всякого дерева, за исключением одного. То было «дерево познания добра и зла» [119]. Но первая женщина, Ева, поддалась искушению змея и отведала плод этого дерева; а первый мужчина, Адам, взял у неё этот плод – и тоже отведал. В наказание Бог изгнал их из Эдема и проклял, объявив, что с этих пор женщины обречены рожать в муках, а мужчины – трудом добывать себе пропитание и умирать. Приговор был суров, но человек вскоре пал ещё ниже. После изгнания из Эдема Ева родила Адаму двух сыновей; и старший из них, Каин, убил младшего, Авеля. С этого момента жестокость стала для человечества чем-то вроде хронической болезни: кровь никогда не прекращала заливать землю. Иудейские книжники, составляя утомительные перечни преступлений людей, начиная с самых древних, не могли не задаваться вопросом, в чём – или в ком – кроется корень этой поразительной способности творить зло. За век до взятия Иерусалима Помпеем еврейский мудрец по имени Иисус Бен-Сирах пришёл к логичному и губительному выводу. «От жены начало греха, и чрез неё все мы умираем» [120].
В этой склонности к неповиновению, врождённой предрасположенности к нарушению заповедей Бога заключалась для иудеев особая проблема. В конце концов, из всех народов мира им одним была дарована Его особая благосклонность. Они, в отличие от остальных, не забыли Создателя мира. Бог, пребывавший с Адамом и Евой в Эдеме, являлся их предкам, и отдал им во владение Ханаан, и сотворил ради них множество чудес. Всё это было известно каждому еврею. Всё это было записано в свитках, составлявших основу иудейской идентичности, об этом можно было прочесть в любой синагоге. Но в Писании говорилось не только о покорности, но и о бунте; не только о верности Богу, но и о служении падших идолам. Предания о завоевании Ханаана описывали землю, полную алтарей, которые следовало разрушить, и святилищ, которые требовалось разграбить. Но даже подвергаясь разрушениям, эти ужасные капища соблазняли людей. Даже дарованная Израилю Земля обетованная не удержала его от идолопоклонства. Многие «избрали новых богов» [121]. Книга за книгой история повторялась: отступничество, наказание, покаяние. Иудеи, читая о том, как их предков искушали боги других народов – хананеев, сирийцев, финикийцев, – узнавали и то, какая главная кара в конце концов настигала отступников: порабощение народа Израиля, разграбление Иерусалима, уничтожение Храма. Эти травмы не давали покоя каждому иудею. Почему Бог позволил всему этому случиться? По окончании вавилонского плена именно этот вопрос сильнее, чем что бы то ни было, вдохновлял составителей иудейского Писания. Читатели свитков, содержавших историю их народа, сознавали, какой расплаты следует им ожидать, если они когда-либо вновь отступятся от Бога; но в Писании наряду с предостережением они обнаруживали и надежду. Даже если Иерусалим вновь будет разрушен и евреи снова будут рассеяны по всем концам земли, а на их поля обрушится дождь из соли и серы, любовь Бога пребудет вечно. Покаяние, как это было всегда, принесёт им прощение.
«…Тогда Господь Бог твой возвратит пленных твоих и умилосердится над тобою, и опять соберёт тебя от всех народов, между которыми рассеет тебя Господь Бог твой» [122].
Этот Бог, требовательный, эмоциональный и непостоянный, отличался от всех прочих богов. Аполлон покровительствовал троянцам, а Гера – грекам, но ни об одном народе ни один бог не заботился столь ревниво, как Бог Израиля – о евреях. Он был мудрым, но своенравным; всемогущим, но ранимым; последовательным, но угрожающе непредсказуемым. Тщательно обдумывая свидетельства Писаний, иудеи никогда не сомневались, что человека и Бога могут связывать глубоко личные отношения; но главной особенностью Его яркой индивидуальности было именно обилие противоречий. Он был воителем, чей гнев обращал в бегство армии, уничтожал города и направлял истребление целых народов; и Он же поднимал бедного из праха и возвышал нищего из брения [123]. Его почитали как Господа неба и земли, «Шествующего на небесах» [124], и Он же служил утешением тем, кто взывал к Нему из непроглядной тьмы страданий и страха. Творец и опустошитель; муж и жена; царь, пастух, садовник, горшечник, судья: всеми этими и многими другими словами называют Бога Израиля Писания иудеев. «Я первый и Я последний, и кроме Меня нет Бога…» [125] В этих словах, записанных вскоре после того, как в 539 г. до н. э. Кир взял Вавилон, содержится мысль, никогда прежде не находившая столь явного выражения. Бог Израиля, как и Мардук, практически теми же словами, объявляет, что это Он даровал победу персам. Но Мардук, сколько бы его жрецы ни утверждали, что именно он избрал Кира, чтобы тот правил миром, считался лишь одним из бесчисленного множества богов. Боги и богини; божества-воители и божества-ремесленники; божества-громовержцы и божества плодородия: «Вы ничто, и дело ваше ничтожно» [126]. Кир был давно мёртв, храмы Вавилона лежали в развалинах, их идолы валялись в грязи, а иудеи по-прежнему зачитывали у себя в синагогах обещания, данные веками ранее персидскому царю, – и знали, что обещания эти сбылись. «Я препоясал тебя, хотя ты не знал Меня, – говорил единственный Бог Израиля Киру, – дабы узнали от восхода солнца и от запада, что нет, кроме Меня; Я Господь, и нет иного» [127].
Но, хотя во времена римских завоеваний иудеи находили в своих Писаниях доказательства истинности этих слов, в них можно отыскать и отдельные следы более ранних представлений. Монументальное полотно, созданное священнослужителями и переписчиками после разрушения Храма вавилонянами, было составлено из множества древних нитей. Лучшим свидетельством разнообразия источников еврейской Библии является множество упоминаемых в ней имён Бога: Яхве (Сущий), Шаддай (Вседержитель), Эл (Бог). Все иудейские книжники, разумеется, предполагали, что все эти имена всегда относились к одному и тому же божеству; но из ряда намёков вполне можно сделать вывод, что всё обстоит иначе. «Кто, как Ты, Господи, между богами?» [128] Этот вопрос – эхо далёкого мира, который трудно даже вообразить: мира, в котором Яхве, бог, к которому этот вопрос обращён, считался всего лишь одним из множества богов Израиля. Как же тогда он стал единственным Господом неба и земли, не имеющим себе равных? Такой вопрос составителям Писания, священникам и переписчикам, показался бы немыслимо возмутительным. Но несмотря на все старания редакторов, в еврейском Писании сохранились отдельные элементы ранних представлений о Яхве. Застывшие, словно насекомые в янтаре, они намекают на культ, не похожий на практиковавшийся в Храме: культ бога-громовержца, почитавшегося в виде быка, явившегося «с поля Едомского», из земли к югу от Ханаана, и возглавившего собрание богов [129]. «Ибо кто на небесах сравнится с Господом? кто между сынами Божиими уподобится Господу?» [130]
Существование небесной иерархии люди во всём мире воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Как бы иначе Мардук заставил других богов на себя трудиться? И Зевс, сидя на троне на вершине Олимпа, возглавлял божественное собрание. Но у сияния его славы были известные границы. Другие боги Олимпа не были им поглощены. Их атрибуты не становились атрибутами Зевса, а самих их не объявляли в конце концов демонами. С Богом Израиля выходило иначе. Откуда взялись многочисленные сложности и противоречия Его личности? Возможно, имело место нечто прямо противоположное тому, о чём сообщают священные книги: процесс, в результате которого Яхве, как ни один из богов, вобрал в себя бесчисленные множества. Характерно, что в первой строке Книги Бытия, где говорится, как Бог создал небо и землю, Он назван еврейским словом Elohim. Значение его двусмысленно: в иудейском Писании оно постоянно употребляется как существительное в единственном числе, но его окончание соответствует множественному. «Бог» был когда-то «богами».
Возможность того, что евреи не только не вторглись в Ханаан, уничтожая на своём пути статуи и капища, а сами некогда следовали обычаям своих соседей и вообще были от них практически неотличимы, иудейское писание подчёркнуто, даже воинственно, отвергает [131]. Быть может, это отрицание чересчур нарочитое? Имело ли место в принципе завоевание Ханаана? В еврейских летописях, описывающих ряд блистательных побед военачальника Иисуса Навина, говорится о падении городов, которые к моменту предполагаемого еврейского вторжения либо уже давно были покинуты, либо ещё не были основаны. Убеждённость составителей Книги Иисуса Навина в том, что Бог даровал эти земли богоизбранному народу в награду за послушание, была отражением угроз их собственного времени: книга эта писалась, по всей видимости, в тени разрастающегося ассирийского могущества. Но в ней отразилось и кое-что ещё. Настойчивость, с которой в Книге Иисуса Навина утверждается, что евреи пришли в землю Ханаан как завоеватели, намекает, что её авторам не давала покоя мучительная мысль: возможно, когда-то их культ был связан с религией хананеев гораздо сильнее, чем признавали иудейские книжники? Может быть, обычаи, которые они отрицали как чудовищные нововведения – поклонение другим богам, кормление мёртвых, принесение в жертву детей, – были, наоборот, древнейшими традициями, по сравнению с которыми их развивающаяся религия была чем-то принципиально новым?
Революционный характер этого новшества – рождения из смеси хананейских, сирийских и едомских верований нового и знаменательного представления о божественном – иудейское Писание скрыло. Но не до конца. Один из псалмов служит яркой иллюстрацией долгого и запутанного процесса, в результате которого elohim – «боги» – стали единственным всевышним Господом: Elohim. «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд…» [132] Несправедливость; потворство нечестивым; презрение к бедным, униженным и угнетённым – вот в чём обвинялись собранные боги. Их преступления повергли землю во тьму и поколебали её основания. В наказание за это они были навечно низвергнуты с небес. Сам Бог, Elohim, огласил приговор:
ebooksa