Однако и в две новоучрежденные епархии вошли некоторые захваченные немецкими войсками территории, что создавало большие сложности; на этих территориях болгарская духовная администрация не могла полноценно функционировать. Принимая второй вариант проекта учреждения духовной администрации, Синод оговорил возможность после стабилизации ситуации в Македонии и Западной Фракии вернуться к данному вопросу и окончательно урегулировать проблему. Правда, этого не произошло, учрежденная летом 1941 г. временная духовная администрация в основном сохранялась вплоть до осени 1944 г.[128]
Священный Синод сразу же решил принять меры для пополнения духовенства на занятых территориях Греции и Югославии, первоначально он рассчитывал командировать туда 200 священников и канцелярских чиновников из Болгарии, а также использовать 500 местных священников (преимущественно македонцев), которые остались окормлять свои приходы. Расходы на устройство новых епархий были определены в 500 тыс. левов, которые предполагалось получить от государства[129].
12-16 июня 1941 г. Синод заслушал доклады управляющих новыми епархиями и назначил специальную комиссию из четырех митрополитов для рассмотрения поднятых вопросов, которая вскоре представила доклад «О церковном устройстве и управлении епархиями в новоосвобожденных землях». Его основная идея заключалась в том, что эти епархии станут неотъемлемой частью Болгарской Церкви, и их устройство и управление должно осуществляться на основе устава экзархата[130].
Значительное место в докладе занимал вопрос об интеграции греческого духовенства в Болгарскую Церковь. В этой связи предлагалось приравнять оставшихся на службе в приходах священников новых земель с духовенством «в старых приделах», с тем чтобы они также получали зарплату от болгарского правительства. Освобождаемые от службы, вследствие сокращения числа приходов, священники должны были получать от государства месячные пособия или однократную помощь. Допускались они и в духовные советы (в советы Маронийской и Струмичско-Драмской епархий были назначены по одному члену – греку). В целом в докладе проводилась идея приравнять греческое духовенство в правах к болгарскому. Текст этого документа отличался толерантным духом и хорошо обдуманными мерами, нацеленными на исключение всяких поводов для конфликтов. Однако его реализация на практике столкнулась с большими препятствиями[131].
На территории возглавляемой митрополитом Кириллом Маронийской епархии ранее находились три греческие епархии: Ксантийская, Камотинская (Гюмюрджинская) и Александруполиская (Дедеагачская). Когда владыка Кирилл принял управление епархией, в ней еще оставались два греческих митрополита: Александруполиский Мелетий и Комотинский Василий. Оба они находились на свободе до своего отъезда в немецкую зону оккупации – митрополит Мелетий уехал в начале июня, а митрополит Василий – в начале июля 1941 г. Вместе с ними уехали 28 греческих священников. В результате в епархии оказалось 187 приходов со 182 священниками (по национальности все были греками). Димотишский округ (вблизи греко-турецкой границы) остался под управлением немецкой военной администрации, поэтому Болгарская Церковь не предпринимала попыток установить свою юрисдикцию над греческой Димотишской епархией[132].
Приехав 30 мая в Западную Фракию, митрополит Кирилл устроил свою резиденцию в г. Ксанти, где сформировал Временный Епархиальный духовный совет из командированных болгарских священников и одного грека. Епархия была разделена на три духовных округа: Ксантийский, Александру-полиский и Комотинский, общая численность православных верующих в которых составляла 121,9 тыс. человек. В Александруполис и Комотини были назначены архиерейские наместники – болгары, а на острова Тасос и Самотраки – по одному болгарскому священнику. Подавляющее большинство приходов Маронийской епархии остались окормлять прежние греческие священники[133].
Значительно большая по территории и населению Струмичско-Драмская епархия была образована из двух частей: македонской (входившей до войны в состав Югославии) и греческой, ситуация в которых очень отличалась. Митрополит Борис первоначально устроил свою резиденцию в македонском городе Струмица. В греческой части ранее существовало шесть епархий с центрами в городах: Сере, Драма, Кавала, Демирхисар, Зирнево и Зиляхово. Вместо них митрополит Борис создал четыре духовных округа с центрами в Сере, Драме, Кавале и Правище, в которые назначил болгарских архиерейских наместников из состава клира своей Неврокопской епархии, расположенной в соседних районах Болгарии. В этой части Струмичско-Драмской епархии было 350 греческих приходов и лишь три болгарских, что полностью отражало этнический состав региона. Естественно, что подавляющее большинство прихожан встретили впервые приехавшего в Западную Фракию 13–14 мая 1941 г. митрополита Бориса без всякой радости и энтузиазма (в отличие от македонской части епархии). Тем не менее митрополит оставил в полностью греческих селах прежних священников, предоставив им полную свободу служить на греческом языке[134].
В своем докладе Синоду об итогах первой поездки владыка Борис отмечал, что «греческое население настроено враждебно ко всему болгарскому». Никого из шести прежних греческих митрополитов он уже не застал – все уехали или были высланы, хотя Сереский митрополит издал окружное послание духовенству своей епархии с указанием поминать болгарского царя и царский дом. Правда, на своих местах еще оставались некоторые греческие протосингелы и архиерейские наместники (вскоре их заменили болгарскими)[135].
Церковную жизнь на занятых территориях существенно осложняла проводимая болгарским правительством политика дискриминации греков. Как уже говорилось, многие греческие священнослужители были высланы или уехали сами, также активно проводилась болгаризация всех сторон общественной жизни. Если в Македонии, где официально считавшиеся болгарами македонцы составляли подавляющее большинство населения, духовная администрация Болгарской Церкви была встречена местными жителями в основном лояльно, то в Западной Фракии, где преобладало греческое население и духовенство, ситуация оказалась совершенно иной.
В 1918–1926 гг. из Греции в Болгарию были изгнаны 120 тыс. болгар, их земли заселили сотни тысяч греческих беженцев из Малой Азии, и национальная ситуация в Западной Фракии коренным образом изменилась. Так, например, в греческой части Струмичско-Драмской епархии в 1900 г. проживали 240,5 тыс. человек: 99 тыс. болгар, 78,5 тыс. турок и 43,7 тыс. греков, а в 1928 г уже 305 тыс.: 260,5 тыс. греков, 35,5 тыс. болгар и 1 тыс. турок. Определенные гонения на болгар продолжались и в дальнейшем, особенно в 1940 – начале 1941 гг. В это время на острове Хиос находились в заключении 3 тыс. болгар, а на всех островах – около 10 тыс. (они были освобождены немцами)[136].
Следует отметить, что в целом Болгарская Церковь занимала гораздо более терпимую позицию по отношению к грекам, чем правительство страны, хотя весной 1941 г. именно министр иностранных и религиозных дел Иван Попов порекомендовал председателю Священного Синода митрополиту Неофиту не совершать действия, которые могли бы негативно отразиться на престиже Церкви.
И все-таки условия жизни для греческих священников были чрезвычайно трудными, так как их в значительной степени оставили без средств к существованию. Многие из священнослужителей были вынуждены или покинуть свои дома и эмигрировать в немецкую зону оккупации, или заняться сельским хозяйством, чтобы добыть пропитание для себя и своих семей. Но даже тех, кто выбрал последнее, затронули многие ограничения и дискриминация.
Оставшиеся на занятой территории священнослужители неболгарского происхождения для продолжения религиозной деятельности должны были подписать декларацию о лояльности Болгарской Церкви. Согласившиеся получали жалование из государственного бюджета наравне с болгарским духовенством. Это было сделано по ходатайству болгарских иерархов, считавших такую меру принципиально важной. В частности, председатель Синода митрополит Неофит на встрече с царем Борисом 7 декабря 1941 г. заявил о необходимости введения зарплаты для греческих священников, которые лишены всякого содержания, а также освобождения от налогов церковного и монастырского имущества на новых землях, и царь обещал поговорить по этим вопросам с министром иностранных и религиозных дел. 16 декабря 1941 г. Синод снова обратился к властям страны с ходатайством о введении зарплаты греческим священникам и т. д.[137]
Не подписавшие декларацию греческие иереи могли совершать лишь ограниченное число церковных обрядов на греческом языке: Венчание, Крещение и отпевание; таким образом, они все-таки получали возможность выжить. В чисто греческих приходах разрешалось служить литургию на их родном языке, в то время как в смешанных – болгарский и греческий языки использовались попеременно, с преобладанием первого (вся официальная корреспонденция в таких приходах велась на болгарском языке). При этом был снова введен юлианский календарь, который тогда использовала Болгарская Церковь (согласно решению Священного Синода от 20 июня1941 г.).
В августе 1942 г. был принят более жесткий правительственный закон о принудительной натурализации в качестве болгар всех жителей Западной Фракии,
который включал раздел со специальными условиями для священников. Согласно этому разделу священнослужители, желавшие изменить свое гражданство, были также обязаны признать юрисдикцию Болгарского экзархата, иначе они подлежали высылке в немецкую зону оккупации. В обмен на принятие данных условий им предлагали должности, как служащим болгарского государства, с соответствующим разрядом и зарплатой, включая нормированные продовольственные пайки и другие привилегии. В областях Ксанти и Сере некоторые греческие священники из оставшихся там после массового изгнания изменили свое гражданство и перешли в Болгарскую Церковь, в то время как в области Кавала даже те, кто попытался заслужить расположение болгарских властей, не избежали высылки.
Некоторые греческие архиереи пытались бороться с экспансионистской политикой Софии. В частности, Салоникский митрополит Геннадиос предпринял пропагандистскую кампанию, чтобы доказать, что территориальные требования Болгарии на Восточную Македонию и Западную Фракию не имеют никаких оснований. Его цель состояла в том, чтобы убедить немецкие власти в несправедливости проводимой по отношению к грекам политики, но митрополит также говорил о риске для выживания греческого населения из-за длительной оккупации и возможной аннексии Восточной Македонии и Западной Фракии Болгарским государством. Помимо исторических и этнографических, он использовал экономические аргументы, ссылаясь на то, что оккупированные болгарами области до войны давали 35 % общего производства в Греции. Потеря этих областей привела бы к дальнейшему снижению уровня жизни большинства греков, которые и так уже жили ниже существовавшей до начала оккупации черты бедности[138].
Руководство Элладской Церкви, в свою очередь, активно выступало с официальными заявлениями протеста, в том числе после смены Афинского архиепископа. В начале июня 1941 г. архиепископ Хрисанф передал официальный протест полномочному представителю Третьего рейха в Греции Гюнтеру Альтенбургу по поводу политики болгарских властей в отношении Элладской Церкви в Северо-Восточной Греции. Он осудил их требование совершать богослужение на церковнославянском языке, так же как и смещение греческих митрополитов с их кафедр. Насаждение болгарского языка нарушало закон и свободу религиозной совести, так как этот язык был совершенно неизвестен греческому духовенству и мирянам. Подчинение духовенства Западной Фракии Болгарскому Священному Синоду, по утверждению архиепископа Хрисанфа, полностью противоречило церковному праву, потому что Болгарская Церковь являлась «раскольнической» и не состояла в духовном общении ни с одной из других Поместных Православных Церквей. Впрочем, руководство Элладской Церкви признавало, что сущность вопроса была прежде всего политической. Именно поэтому первоначально оно считало, что преследование греческого духовенства в болгарской зоне является не его заботой, а скорее «светским» вопросом, которым должно заниматься, главным образом, греческое оккупационное правительство[139].
В середине августа 1941 г. новый Афинский архиепископ Дамаскин в официальном заявлении похвалил религиозную политику немецких властей в Северо-Восточной Греции и осудил соответствующую политику болгар, прибегнув к тем же обвинениям, что и его предшественник. К этому времени в оккупированные епархии уже были назначены болгарские архиереи, вводилось принудительное участие болгарских священников в совершении литургии, во многих церквах греческие надписи заменялись на болгарские, некоторые греческие духовные книги оказались сожжены, были отменены лицензии, выданные греческими митрополитами для совершения Венчаний. Почти все храмы, епархиальные дома и большинство монастырей были захвачены, церковная собственность конфискована и, наконец, все греческие митрополиты и многие священники высланы. В июне 1942 г. архиепископ Дамаскин прекратил осуждать меры, предпринятые болгарскими властями в отношении греческого духовенства, так как, по его оценке, Элладская Церковь в этом регионе прекратила свое существование[140].
Когда в июле 1943 г. болгарская армия вошла в управляемую немецкой администрацией Центральную Македонию, Афинский архиепископ снова начал резкую антиболгарскую критику. Он предупредил, что болгарские провокации в отношении греческого населения вызовут ответную реакцию, которая примет форму конфликтов между местными жителями и немецкими властями и будет сопровождаться акциями возмездия последним. В связи с этим владыка просил, чтобы немецкие власти придерживались существующего статуса Элладской Церкви в Центральной Македонии и категорически отвергли все претензии болгар изменить его (эти опасения не оправдались).
ebooksa