Кто такой Жюль Коб? Почему у меня не сохранилось никаких воспоминаний о нем, если сейчас я смирилась с мыслью, что все это произошло на самом деле? На одной из фотографий, которые я разорвала наверху, на мне была рубашка, которую я не ношу уже два года. Выходит, Жюль Коб знает меня довольно давно. Значит, я не раз бывала в этом доме: здесь хранятся мои вещи, об этом говорила светловолосая девушка, живущая напротив, – это бесспорные доказательства. И если я позволила этому человеку фотографировать себя в таком виде, получается, что между нами были по-настоящему близкие отношения, которые нельзя просто так, бесследно стереть из памяти, из жизни. Я ничего не понимала.
Но что я должна понимать? Я знаю, что люди, теряя рассудок, не считают себя сумасшедшими. Только и всего. Мои знания по этому вопросу ограничиваются перелистыванием женских еженедельных журналов и курсом по философии в лицее, который я уже давно забыла. Я не в состоянии объяснить себе, какое помутнение сознания привело меня сюда, а мое представление о реальных событиях, по всей вероятности, весьма далеко от реальности.
Кто такой Жюль Коб?
Я должна встать, зажечь свет, тщательно обыскать весь дом.
Окно. Я задергиваю шторы. Внезапно ощущаю свою беззащитность: я оставила ружье на диване. Полный абсурд, кто может прийти в такой час? За окном ночь, светлая ночь, местами мерцают светлые огоньки. К тому же кто будет меня искать? Только я сама. Цюрих. Вся эта белизна вокруг. Да. Я тоже хотела умереть. Я сказала врачу: «Прошу вас, убейте меня, очень прошу». Он не послушался. Невозможно долго жить с сознанием собственной вины, в конце концов начинаешь получать от этого какое-то мазохистское удовольствие и сходишь с ума. Это точно.
Мне слишком поздно сообщили, что умерла Глав-Матушка, я не успела приехать на похороны, и одна из сестер сказала мне: «Нам нужно было связаться с другими бывшими воспитанницами, вы же не единственная». В тот день я перестала быть для кого-то единственной и ни для кого уже больше ею не стала. И все-таки я могла бы стать единственной для маленького мальчика. Не знаю почему – врачи ничего мне не сказали, – но я всегда была уверена, что у меня должен был родиться мальчик. И в сердце у меня хранится его образ, как будто он продолжает расти. Сейчас ему три года и пять месяцев. Он должен был родиться в марте. Он черноглазый, как отец, а рот, смех, светлые волосы – в меня, и моя расщелинка между передними верхними зубами. Я знаю, как он ходит, как говорит, и я постоянно, постоянно убиваю его.
Я не могу оставаться одна.
Мне нужно выйти отсюда, бежать из этого дома. Костюм испачкался. Я возьму пальто, которое должен привезти Жан Ле Гевен. Пальто скроет пятна. Я оставлю себе машину. Поеду прямо к итальянской или испанской границе, уеду из этой страны, потрачу все, что осталось, чтобы скрыться как можно дальше. Ополосни лицо водой. Права была Глав-Матушка: я должна была снять со счета все деньги и немедленно бежать. Глав-Матушка всегда права. Я бы сейчас уже выпуталась из этой истории. А который сейчас час? Мои часы остановились. Причешись.
Когда я вышла и включила лампочку в машине, часы на приборной панели показывали половину одиннадцатого. Голливудская Улыбка, должно быть, меня уже ждет. Я знаю, он будет ждать. Я еду по асфальтированной дороге, ворота остались открыты. Внизу огни Авиньона. Обволакивающие меня дуновения ветра приносят с собой отголоски праздника. Трупа уже нет в машине, ведь правда? Точно, его в машине больше нет. Нужен ли паспорт, чтобы пересечь испанскую границу? Доехать до Андалузии, сесть на пароход, идущий в Гибралтар. Красивые названия, новая жизнь вдалеке отсюда. На сей раз я покину саму себя. Навсегда.
Он здесь. Кожаная куртка поверх рубашки. Сидит в пивной за мраморным столиком. На диване пакет, завернутый в коричневую бумагу. Он улыбается, когда смотрит, как я иду к нему через зал. Больше никого не нужно беспокоить. Держаться молодцом.
– Вам поменяли повязку?
– Нет, я не нашла врача.
– Ну, чем вы занимались? Расскажите. Ходили в кино? Хороший фильм?
– Да, а потом погуляла, проехалась по городу.
Я держусь молодцом. Они с Малышом Полем погрузили пять тонн свежих овощей. Немецкие туристы, которые привезли пальто, подбросили его сюда, прямо к вокзалу. Он взял у них адрес, чтобы на днях нанести им «визит вежливости». Они едут на Корсику. Корсика – это круто, куча пляжей. Он смотрел на меня доверчивым взглядом, сидя напротив. В 11.05 у него поезд, Малыш Поль ждет его в Лионе. Поэтому, увы, осталась всего четверть часа.
– Вы потратили столько усилий!
– Не захотел бы – не потратил. Наоборот, я очень рад, что увидел вас снова. В Пон-Сент-Эспри, пока я таскал ящики, я почти все время думал о вас.
– Мне уже лучше. Все в порядке.
Он состроил гримасу, отпил глоток пива. Попросил сесть рядом с ним на диванчик. Я села, он осторожно сжал мое левое плечо.
– У вас много друзей, вы можете с кем-то из них поделиться?
ebooksa