Ну а потом южная автомагистраль: два прибора, на одном стрелки показывают семь часов тридцать минут, на другом стрелка приближается к ста шестидесяти. Я оставил машину служащему у въезда в паркинг. Извинившись за опоздание, сдал чемодан и сунул чаевые на стойке регистрации багажа. Побежал со всех ног. Когда я уже выходил на летное поле на посадку, мне передали ваше «сообщение». Я поблагодарил и дал купюру в тысячу франков[53], чтобы меня хорошенько запомнили. В «Каравелле» никто не спросил моего имени, но я дважды под какими-то предлогами говорил стюардессе, что меня зовут Коб, Жюль Коб, и что я лечу в Вильнёв-лез-Авиньон. Я выпил водки, взял почитать газету. Полет длится чуть больше часа. Я размышлял. Меня ничуть не волновало, что внешне я не похож на Коба. В таком потоке пассажиров никто не запомнит, как выглядел тот или иной по отдельности. Запомнят только имя или какую-то врезавшуюся в память деталь, например слово «Авиньон», этого достаточно. И вот тогда, в самолете, когда я думал о том, что Аните тоже предстоит выдавать себя за другую и что ей будет намного сложнее, чем мне, я понял – свидетели должны запомнить что-то конкретное, и тут мне в голову пришел чисто рекламный трюк: перевязанная рука. В памяти остаются именно такие подробности: «Я видел даму на “Тандербёрде”, у нее еще была повязка на руке». Я сразу же сообразил, как можно обратить себе на пользу вариант с левой рукой. Анита могла бы появиться в отеле, но оставить незаполненной карточку, поскольку вы левша. А она – нет, и ей повязка мешать не будет. К тому же само ваше самоубийство станет прямым доказательством преступления. И никто не удивится, что вы не оставили предсмертной записки, где во всем каетесь.
Когда я прилетел в Марсель-Мариньян, была ночь. Получив чемодан, я купил в аэропорту все необходимое для повязки. Поехал на такси в Авиньон. Разговорился по дороге с водителем, рассказывал о моей «профессии» строителя. Мы пришли к общему мнению относительно проблем тех, кто живет в плохих условиях. Потом я снова ушел в себя. Он высадил меня перед воротами мастерской Котти. Я дал ему хорошие чаевые. Он проехал 80 километров за 50 минут. Позже я сообразил, что не могу представить себе, как он выглядит. Даже не помню цвета волос. С этим тоже, Дани, всегда кто-то будет спорить, но люди действительно не замечают друг друга. И именно на это я делал ставку, чтобы надуть тех, кто будет вести следствие, и, по крайней мере, мне кажется, что действовал я правильно.
В мастерской было тихо, горела одна лампочка. Какой-то человек подошел к застекленной будке, я заплатил ему за ремонт машины. Он дал квитанцию. Я сказал ему, что у меня дом в Вильнёве. Он вывел к воротам недавно вымытый «Тандербёрд» с поднятой крышей. Садясь за руль, я пытался мгновенно разобраться, как заводится мотор. Оказалось – просто. Я тронулся с места, думаю, он не заметил мою растерянность.
Мне пришлось спрашивать дорогу на Вильнёв, хотя я не думал, что он так близко от Авиньона. Когда я открывал ворота поместья Сен-Жан, часы показывали четверть одиннадцатого. Едва зайдя в дом, я вытащил из чемодана ружье и выстрелил три раза. Два – в открытое окно, третий – в стену гостиной. Чтобы пустить по ложному следу чересчур въедливого эксперта, я подобрал отлетевшие гильзы, а на пол выбросил те, которые нашел на вилле в Монморанси. Подложил в магазин три новые. Потом стал вслушиваться в ночную темноту. Я решил, что если кто-то придет на шум, то я выскользну из дома, оставив здесь костюм Коба, ваши вещи и машину. Но никто не пришел. За четверть часа я выполнил все задуманное. Наверху на деревянном подрамнике я нашел ваше увеличенное фото, то, где вы сняты голой. Я обыскал лабораторию этого любителя порнографии – просмотрел все фотографии в папках. Извлек все ваши, оставил только две, соответствующие моему плану, и – едва сдерживаясь, чтобы не завыть, – фотографии Аниты. Она-то позировала ему добровольно, Дани. Я порвал фотографии, сложил кусочки в большой бумажный мешок, который забрал с собой. Я искал негативы, они лежали в ящике пронумерованные, внесенные в каталог, – все вы, девушки, были сведены к рангу почтовых марок. Там я нашел печатные формы. Я отнес вниз вашу фотографию на подрамнике и повесил на стену вместо другой – молоденькой девушки, почти подростка, неуклюже сидящей на корточках. Прежде чем вернуться наверх, я впервые внимательно посмотрел на вас. Не смогу объяснить ни каким образом, ни почему, но внезапно у меня возникло ощущение, что вы заодно с нами, что вы разделяете мою боль и жалость. На этом снимке на вашем лице читалась нескрываемая нежность к той, которая, воспользовавшись вашим плохим зрением, именно в эту секунду предавала вас, потакая гнусным извращениям этого подонка. Эта мгновенная подмена фотографий странным образом предопределила нашу судьбу. Я оставил ее на стене, сознавая, как мерзко поступаю.
Я разложил, куда требовалось, ваши вещи, попрыскал вашими духами простыни, которые, возможно, еще пахли Анитой. Кровать была расстелена. На полу валялся кожаный ремень, я к нему не притронулся. Кажется, на меня накатила усталость, все чувства потеряли свою остроту. Кожаный ремень не вызвал никаких, абсолютно никаких эмоций. Я отнес в машину бумажный мешок, ваше белое пальто, ковер, в котором вы позже обнаружите тело Жюля Коба. Ну и эту коробку с патронами и ружье. Дверь я не запер и оставил дом, полностью готовым для полицейского расследования, но делал все машинально, как робот.
Я мчался на огромной скорости, сосредоточившись на вождении и включив дальний свет, мне было наплевать, что он слепит встречные машины. Я добрался в аэропорт Лион-Брон к часу ночи за двадцать минут до отлета самолета, на котором собирался вернуться в Париж. Это был последний ночной рейс. Анита ждала меня не там, где мы условились, а чуть ближе, на обочине дороги. Фары машины осветили ее белый костюм. Я открыл ей дверцу и тронулся с места. Она уже ждала меня больше часа. Ей было холодно и страшно. Она все время дрожала. Я остановился на какой-то боковой дорожке под деревьями. Объяснил ей, что нужно делать. Отдал ваши права, косынку, ваше белое пальто. Наложил повязку на левую руку. Вырвал листки из неиспользованного билета на самолет в Марсель-Мариньян, который она купила на ваше имя, оставив одну обложку. Положил его в карман пальто вместе с квитанцией из мастерской в Авиньоне и вашим конвертом с зарплатой и премиальными. Извлек из него несколько купюр – ровно столько, сколько стоил ваш авиабилет. На Аните был новый костюм, и он был похож на ваш. Она купила его, даже не успев примерить, в каком-то еще открытом бутике на площади Этуаль. Показала мне, что подвернула юбку на талии и для надежности закрепила английскими булавками. Я не смог сдержаться и рассказал о неубранной постели в доме Коба. Спросил, не она ли занималась с ним любовью на этих смятых простынях? Мне неудержимо хотелось узнать мельчайшие детали, и при этом совсем не оставалось времени, я запинался и с трудом говорил. Она закрыла мне рот рукой. Поклялась: что бы ни случилось, отныне она принадлежит только мне. Я вернулся в аэропорт, показал ей, как водить эту машину. На прощание я долго целовал ее.
Она снова сказала, что любит меня.
Мы условились созвониться по телефону в половине пятого утра. Она должна была к тому времени добраться до Авалона, пользуясь картой Коба, мы все рассчитали, Я ринулся в здание аэропорта с бумажным пакетом в руке, купил билет на имя Льюиса Кэрролла. Снова провел час на борту самолета, летевшего откуда-то с Ближнего Востока. Я дремал и несколько раз видел во сне снимок вашего обнаженного тела на белой стене. Я не стал брать свою машину в Орли, а сел на такси, которое привезло меня около трех часов ночи в Отей. Я шел по улицам к дому Коба и не видел ни одного освещенного окна. Сам дом тоже был погружен в темноту. Когда я вошел, я стал что-то громко говорить, как будто обращаясь к Аните, обсуждая с ней скучный прием, с которого мы вернулись. Я подкрался к двери вашей спальни и тихо позвал по имени. Но вы не спали. В большой комнате я не увидел бутылки вина. Она оказалась на кухне вместе с тарелкой и приборами, которые вы, к сожалению, помыли. Однако в этом доме останется много других следов вашего пребывания, и я с радостью увидел по отметке, сделанной мной на бутылке, что уровень вина уменьшился на один бокал. Разумеется, от такой дозы снотворного вы не могли заснуть мгновенно, но я не сомневался, что через какое-то время оно подействует.
Я немного подождал в саду перед домом, куда выходило ваше окно. Курил, представлял себе Аниту, мчащуюся в ночи за рулем «Тандербёрда». Вспомнил все, что сделал с момента смерти Коба, пытаясь обнаружить какой-то просчет или ошибку. Нет, все прошло как по маслу. В четыре часа я вернулся к двери вашей спальни и снова шепотом окликнул вас. На сей раз вы не ответили. Я бесшумно вошел. Вы лежали на спине, в неярком свете, который сопровождал меня из гостиной, я видел на подушке ваше лицо с закрытыми глазами, повернутое ко мне в профиль. Теперь я не сомневался, что вы спите, и у меня было достаточно времени, чтобы добраться до авеню Мозар. Я не сдержался и сделал несколько шагов по направлению к вам, это было чистым безрассудством – я стоял так близко, что слышал ваше дыхание. Я впервые видел вас без очков. Теперь вы казались мне еще более незнакомой, чем днем. Я стоял какое-то время, разглядывая вас. И тут случилось то, отчего у меня бешено заколотилось сердце. Вы заговорили. Вы заговорили так же отчетливо, как говорите обычно. Не просыпаясь, вы произнесли: «Прошу вас, убейте меня, очень прошу». Я медленно попятился к двери, не спуская с вас глаз. Я ушел. Добрался пешком до авеню Мозар, держа в руке бумажный пакет.
Войдя к себе домой, я разыграл ту же комедию, что в доме Коба, рассчитанную на прислугу, которая спала в глубине квартиры. Я громко разговаривал с воображаемой Анитой. А реальная должна была вот-вот мне позвонить. Я ждал звонка в нашей спальне. Мне надо было еще многое сделать, но я был вынужден сидеть около телефона, чтобы мгновенно снять трубку и телефон перестал звонить. Потом наступило пять часов. Сквозь жалюзи уже пробивался свет, с улицы доносились первые звуки. Видимо, с Анитой случилось что-то серьезное. По мере того, как время шло, я осознавал все безумие затеянной нами авантюры. И вот телефон звякнул, и, еще снимая трубку, я услышал, как в ней что-то булькает. Это была Анита – далеко, так далеко от той жизни, которую я создавал для нас, так далеко от той жизни, о которой мечтал для нас, для Мишель. Она точно разыграла придуманную мной мизансцену на случай, если телефон вдруг прослушивается. Она сказала, что говорит Дани Лонго, что она находится неподалеку от Авалона, в машине и произнесла фразу-пароль, означавшую, что все идет по плану: «Месье Каравель, у меня в багажнике лежит ковер». Еще она сказала, что звонила Бернару Торру, и он дал ей наш номер телефона. Я знал, что после того, как один тип, похожий на Гарри Купера[54], заделал вам ребенка, а потом смылся, этот дизайнер стал вашим лучшим другом.
После ее звонка я сжег разорванные фотографии и негативы, лежавшие в бумажном мешке. Пепел выбросил в мусоропровод на кухне. Потом второпях запаковал три чемодана – по одному для Мишель, Аниты и меня. Я запихивал только те вещи, которые казались мне совершенно необходимыми. В чемодан Аниты я сложил ее драгоценности и чек на всю сумму, имевшуюся у меня на счете в парижском банке. Мой основной капитал находится в Швейцарии и оформлен на меня и на Аниту. Если что-то случится, надеюсь, что денег и ценных бумаг будет достаточно, чтобы моя маленькая дочка по-прежнему жила как принцесса. К тому же Анита наверняка будет бороться как львица за все, что я оставлю. Я уже собирался уходить, как из комнаты в халате вышла Мария, наша прислуга-испанка, и своим тоненьким голоском стала спрашивать меня на ломаном французском, не нужно ли мне чего-то. Я ответил, что уезжаю на уикенд в Швейцарию с женой и ребенком, извинился и велел ей идти досыпать.
С тремя чемоданами – два в одной руке, третий в другой – я вернулся пешком на виллу Монморанси. Уже рассвело. Официанты драили узкие полоски тротуаров перед входом в свои заведения, щедро поливая их водой из ведер. Я проголодался и хотел пить, но не стал останавливаться. Прислушался у двери, но из вашей комнаты не доносилось ни звука. Было ясно, что вы еще спите. Я отнес чемоданы наверх и устроился в кресле, намереваясь немного вздремнуть. Я боялся, что если лягу, то усну по-настоящему. В половине восьмого на первом этаже было все еще тихо. Я разделся и ополоснул лицо над раковиной. Достал из чемодана халат и спустился. Сварил на кухне кофе. Выпил две чашки и одну приготовил для вас. Было восемь, за окном светило солнце. Даже если Анита почему-либо отклонилась от моего плана, сейчас она уже должна была ехать по южной магистрали. Чтобы добраться на виллу, ей потребуется не больше часа. Я очень тревожился, уж если я чувствовал себя усталым, то что должна была чувствовать она? Я вышел, открыл ворота и гараж, чтобы она могла сразу заехать туда. Потом постучал в вашу дверь, и вы отозвались.
Когда «Тандербёрд» вернулся, было больше половины десятого. Вы уже давно снова принялись за работу. Я зашел к вам, чтобы отвлечь внимание от сада. Анита вошла в дом через заднюю дверь. Она поднялась наверх и сидела на краешке наполнявшейся ванны. Она, конечно, осунулась, но устала не так сильно, как я предполагал. Она сняла повязку и темные очки. Ей только хотелось принять ванну. Она сказала: «Смыть с себя всю эту грязь». Глаза ее были широко открыты, взгляд неподвижный. Она держала меня за руку, пока рассказывала о поездке, продолжавшейся восемь часов. Он оставила следы «вашего» присутствия в Маконе, Турню, Шалон-сюр-Соне, Авалоне, а также на выезде на южную автомагистраль, где заправила полный бак. Единственным непредвиденным обстоятельством, которое прекрасно вписывалось в мой план, была встреча с жандармом на мотоцикле: он остановил ее, потому что в машине не горел задний фонарь. Я помог ей раздеться, попросил, чтобы она вторично пересказала все это, пока сидела в ванне. В Шалоне она заказала на ваше имя номер в гостинице и сразу его оплатила. Когда она через полчаса вышла из гостиницы, никто ее не заметил. Неожиданное случилось где-то через сто километров, когда она проехала Сольё. Она была на грани нервного срыва, знала, что у нее в багажнике винчестер, который я ей туда положил, и, если бы полицейскому пришло в голову осмотреть машину, она бы точно в него выстрелила. Еще теперь ее трясло от ужаса, меня тоже. Она позвонила Бернару Торру из деревенского бистро, пока ей чинили фонарь «Тандербёрда», потом ее соединили со мной, там она якобы случайно забыла ваше белое пальто. Из всего сказанного я заключил, что лучше сыграть эту роль никто бы не сумел.
Я вытащил из ее чемодана махровое полотенце и чистое нижнее белье, вытер ее голую спину. Она надела белую комбинацию и попросила сигарету. Она уже много часов не курила. Мы спустились на первый этаж. Воспользовавшись тем, что вы с ней разговариваете, я положил назад в вашу сумку все, что взял накануне. Вышел в гараж. Тщательно протер салон «Тандербёрда». Отнес в подвал ружье, патроны и ковер из Вильнёва. Снова поднялся наверх. Побрился, надел чистую рубашку, костюм.
Поехал на такси в агентство. Там никого не было. Я нашел папку со старыми макетами «Милкаби». Заглянул в бухгалтерию. Написал ваше имя на служебном конверте, внес в графу зарплату и премиальные, добавил обещанные триста франков за сверхурочную работу. Позвонил нескольким коллегам, обсудил с ними впечатления от вчерашнего вечера в Шайо. Прежде чем вернуться на виллу Монморанси, заехал на такси на улицу Гренель. Поднялся на ваш этаж и прикрепил на видном месте на входную дверь записку, где вы сообщаете о своем отъезде. В кафе в Отее, куда я приехал на другом такси, я съел сэндвич, выпил две чашки черного кофе и рюмку коньяка. Мне казалось, что все наши злоключения закончены. Я полагал, что выиграл эту партию.
Было начало двенадцатого. Анита уже подготовилась к отъезду, вы закончили печатать. Я отдал вам конверт с деньгами, который потом, когда вы привезете назад «Тандербёрд», собирался у вас забрать. Мне было совершенно необходимо, чтобы вы сели за руль этой машины. Иначе при расследовании мой план, который пока так удачно претворялся в жизнь, расползется по швам. Прежде всего, будут исследовать «Тандербёрд», а я даже представления не имею обо всех современных технических средствах, которыми располагает полиция, но уверен, что они достаточно эффективны. Они тут же обнаружат, что вы не могли проехать почти семьсот километров, не оставив ни малейшего следа – отпечатков пальцев, нитку от вашего белого костюма, волосы. Или, несмотря на все мои поспешные старания, обнаружат все это, но установят, что улики принадлежат кому-то другому. Им не составит труда, обследуя ваш труп, убедиться, что на вас нет ни единой пылинки, вообще ничего имеющего отношения к этой машине. Мне было очень трудно уговорить вас, Дани. Стоя перед вами, я начал колебаться – еще один ваш взгляд, и я вообще потерял бы охоту продолжать. Я сам не знал, как бы мне хватило мужества вернуться на виллу вслед за вами, покалечить вам руку, заставить проглотить дигиталис, а главное, вынести те несколько минут, когда вы, совершенно не понимая, что происходит, в полном ужасе уходили бы из жизни. И все-таки я не остановился. Мы забрали Мишель у тещи на бульваре Сюше. Оставили вас в «Тандербёрде» в Орли. Я сказал вам, что наш рейс в полдень, на самом деле у меня еще оставалось в запасе два часа, чтобы поехать за вами, убить вас, навести надлежащий порядок в доме Коба, а потом встретиться с Анитой и дочкой в ресторане аэропорта.
Я зарегистрировал наш багаж. До этой минуты, до самого последнего момента, пока я не оставил Аниту в многолюдном зале Орли, она не знала, что я собираюсь вас убить. Возможно, она сама пришла к этой мысли, но убеждала себя, что у меня другой план, а что она просто сошла с ума. Она спросила, что я собираюсь делать. Я ответил, что вы не можете продолжать существовать. Она закачала головой, прижимая к себе нашу дочку, а из глаз мгновенно брызнули слезы. Я велел ей ждать меня в ресторане до двух часов. Если я не вернусь, то они с Мишель в любом случае должны улететь. Я тогда позже встречусь с ними в Женеве. Она все мотала головой. Я вышел.
Именно в этот момент вы пытались тронуться с места. Я забрал свою машину с парковки. На несколько минут потерял вас из виду. Потом вы снова возникли в пятидесяти метрах от меня, но поставили машину уже в другом месте. Я видел, как вы пешком идете к зданию аэропорта. Я ничего не понимал. Впервые в жизни я ничего не понимал, Дани.
Я тоже пошел за вами следом. Я боялся, что вы можете столкнуться с Анитой. Я видел их с дочкой в окне верхнего этажа, но вы, казалось, не замечаете никого вокруг. Вы долго сидели за столиком в баре. Я находился в двадцати метрах от вас, прячась за фотокабиной. Я просчитал все варианты, все, что может случиться, если эта машина останется у вас или даже если произойдет авария и вмешается полиция. Но я понимал, что при вашей близорукости вы вряд ли будете лихачить, к тому же у вас вошло в привычку делать все крайне обстоятельно, я не сомневался, что вы доставите машину назад без всяких проблем, и вам вполне можно доверять. Я все предусмотрел, Дани, буквально все. Но я еще не знал и чуть не сошел с ума, когда узнал, что вы совершенно непредсказуемы. Совершенно непонятно, куда вы двинетесь дальше, – в точности, как Рак, ваш знак зодиака.
Теперь вы понимаете, Дани? Вы сели в «Тандербёрд», а я в свой «ситроен» и последовал за вами. Вы должны были вернуться в Париж, а вместо этого направились на юг. Я сперва решил, что вы ошиблись, поворачивая на развязке, но нет, вы продолжали уверенно ехать вперед. Я буквально оцепенел, глядя через окно, как вы обедаете в ресторане в Фонтенбло. Я негодовал и не мог поверить своим глазам. Сидя в своей машине, чуть поодаль от вашей, я ждал, пока вы выйдете. Стрелки моих часов продолжали стремительно двигаться. Я понимал, что уже не успеваю на женевский рейс и что Анита с малышкой улетят без меня. В отчаянии я пытался что-то придумать. Я еще надеялся, что после обеда вы все-таки вернетесь на виллу Монморанси. Максимум, на что вы могли решиться, – это с удовольствием немного прокатиться в шикарном кабриолете. Нет, черта с два, я стал заложником вашей безостановочной гонки без руля и без ветрил. Вы въехали в Фонтенбло. Я видел, как вы покупаете одежду и чемодан. У меня по спине потек холодный пот. Какой-то абсурд! Внезапно вы полностью поменяли наши роли. Всю прошлую ночь, не обращая на вас никакого внимания, я выстраивал события в соответствии со своим планом, вы для меня были просто пешкой в большой игре. Но теперь только от вас зависело ее продолжение, теперь вы действовали по своему усмотрению, не считаясь со мной. На продолжении всего пути, ведущего вас в Жуаньи, когда я ехал за вами, в неизменных двухстах метрах позади, подстраиваясь под вашу скорость, я строил всевозможные, самые безумные предположения. Самое невероятное: а вдруг вчера вечером Анита высказала правильную догадку о том, что вас не проведешь, а если вы догадываетесь о том, что я следую за вами? Но главная истина так и не пришла мне на ум. От километра к километру вы становились все увереннее, и теперь я должен был сосредоточиться на вождении, чтобы не отставать от вас. Никто на свете не следил за вами так пристально, но вы постоянно заставали меня врасплох. Я чуть было не проскочил мимо, когда вы остановились возле бара в Жуаньи. Позднее, когда вы тронулись дальше, я с тревогой спрашивал себя: а кто этот дальнобойщик, с которым вы говорили? Я еще не представлял себе, Дани, какая удача вам сопутствует, но уже догадывался, что эта встреча, как и многие последующие, обернется против меня. Уже был конец дня, потом это шоссе на Осер, по которому вы гнали со скоростью больше ста шестидесяти километров в час, а я безнадежно отстал от вас. И в этот момент меня осенило: ваше поведение, ваши покупки в Фонтенбло могли означать лишь одно: вы решили воспользоваться машиной не ради короткой прогулки, а оставить ее на весь уикенд. Вы ехали прямо к неизвестной мне цели, и я должен был вас остановить. И в то же самое время, а вот это и было страшнее всего, я понимал, что вы повторяете тот путь, который проделала Анита, только в обратном направлении. Я чуть было снова не потерял вас и едва не выдал свое присутствие, когда ехал по деревне к выезду на автомагистраль. Вы остановились и разговаривали, не выходя из машины, с какой-то старухой. Я поджидал вас чуть поодаль, в ста метрах от станции техобслуживания, там я прочел название деревни: Дё-Суар-лез-Авалон. Мне вдруг почудилось, что я окончательно свихнулся. Я вспомнил: Анита сказала, что именно в этом месте она оставила ваше белое пальто. Вы сознательно, упорно стремились все разрушить. Я в этом больше не сомневался, когда снова увидел «Тандербёрд» и бирюзовое пятно вашей косынки. Вы затормозили на станции техобслуживания. Да, сомнений не оставалось: именно здесь останавливалась и Анита. У меня в кармане лежала квитанция за ремонт фонаря, на которой стоял штамп. Я сверил название и в дикой ярости разорвал квитанцию, сидя в своей машине. Потом достал из бардачка пузырек дигиталиса и направился прямо к вам под яркими лучами солнца по траве, мимо деревьев. Мне пришлось двигаться в обход, чтобы незаметно подойти сзади к белому домику, в котором вы скрылись. Возле бензоколонок стояли, о чем-то переговариваясь, несколько мужчин. Я думал только том, как мне добраться до вас и убить, но остаться незамеченным. Да, туалет на отшибе, дверь, которую вы оставили открытой, – подходящее место. Внезапно я увидел вас со спины – блондинка в белом неподвижно стояла меньше чем в трех метрах от меня. Перед вами висело зеркало. Я выскочил назад и прижался к стене, безуспешно стараясь перевести дыхание, а потом снова ринулся к вам. Я схватил вас, оторвал от пола, закрыл вам лицо своей ручищей, ваши очки отлетели в дальний конец этой каморки, весь происходящий сумбур словно отражал состояние моего рассудка. Левой рукой вы уцепились за косяк двери. Я увидел вашу руку. Думаю, что все продолжалось меньше секунды, но эта секунда была самой долгой в моей жизни. Я вдруг осознал с предельной ясностью, что разрушаю свой собственный план. У женщины, которую видели на дороге, была забинтована левая рука. У вас – нет. Я мог убить вас, но ничего бы не изменилось. Тогда я изо всей силы захлопнул дверь. Мою ладонь, зажимающую вам рот, словно пронзил беззвучный вопль, а ваше тело вдруг обмякло в моих руках. Я их разжал. Вы упали на колени, но почему-то не потеряли равновесия и остались так стоять, прижимаясь лбом к полу, разметав по нему волосы. Не знаю, что меня испугало – то ли звук вашего падения, то ли голоса, которые раздавались снаружи, то ли ваша левая рука, которая распухала на глазах, а может быть, я вдруг осознал, что если убить вас сейчас, то судмедэксперт непременно заметит, что ваша смерть и травма руки произошли одновременно, – и тогда я бежал. Отдышаться я смог, только когда снова очутился в машине.
ebooksa