Тайное становится явным

22
18
20
22
24
26
28
30

– Пап… – произношу я так, что он настораживается.

– Что случилось? – сразу реагирует он и наклоняется вперед, но его руки лежат на столе – их должно быть видно все время.

– Сколько еще?

– Мою апелляцию не приняли.

– Так ч-что… – начинаю я, заикаясь. – Теперь все?

– По крайней мере, на ближайшие пару лет.

– Папа, я больше так не…

Будучи не в силах продолжать, я прикусываю костяшки. Ненавижу плакать, когда он рядом. Он ничего не может сделать, никак не может утешить, хотя сидит прямо напротив.

– Птенчик, – произносит он, взглядом умоляя меня прекратить, и быстро, пока никто не заметил его движения, украдкой вытирает мое лицо. – Ты же знаешь, я больше всего на свете хочу выйти отсюда. Быть с тобой.

– А в этот раз у нас все будет по-другому?

– Ну конечно, – заверяет он, виновато понурив голову. – Я не пил уже почти десять лет. И знаю, что испоганил твое детство.

– Ты помнишь это, папочка? – спрашиваю я, выставляя вперед руку.

Он смотрит, как я поворачиваю к нему свое запястье, и видит на нем чуть красную полоску шрама.

– Похоже на ожог или шрам от пореза.

– Знаешь, как я его заработала?

Он качает головой и предполагает, что я упала с велосипеда.

– Нет.

– Обожглась, когда делала макароны с сыром?

– Даже не близко.

Он жмет плечами и говорит, что сдается.