Прилетела Катя, сунула нос в паспорт:
– Я же видела эту девицу! В Патриаршем, в доме!
– Вот все и разъясняется. Щигры уже не нашей области, но от Патриаршего всего восемь километров.
– А почему же их тогда ОМОН не захватил?
– Местные говорили, к этому дому машины то приезжали, то уезжали. Видать, когда Катю освобождали, эти в отъезде были. Они, стало быть, и Когтя предупредили. Получили от него задание, отсиделись где-то, а потом поехали в Утятин тебя убивать.
– Да… одно радует, не такая уж белая и пушистая эта Таня была.
– Я-то с ней разговаривал. Не бандитка она была, а просто дурочка. Девочка с явным умственным недоразвитием. Это официально подтверждено: она закончила вспомогательную школу-интернат в Белоруссии.
– Ладно, ребята, имя хорошее, – сказал Валера. – Ей к нему привыкать придется. Поэтому отныне зовите ее Таней.
Гена с воспалением легких и открытым переломом лежал в больнице. Кате очень хотелось рассказать ему, что случилось с Маргаритой на самом деле. Но Иван Иванович категорически запретил. И она мучилась, видя недоверие на лице мужа.
– Маргарита – девушка умная и ответственная… была. Ну не могла она такую глупость совершить! Прежде всего, она меня кинулась бы искать!
Катя вернулась от него домой почти в истерике и кинулась в дом Шпильман:
– Он считает, что ты умная, а я дура! Что ты такую глупость совершить не могла!
Грета и Елена Карловна переглянулись. Потом Грета сказала:
– Катя, но ведь это правда… в смысле, что глупость-то не моя. А на правду, как известно, не обижаются.
– Он меня не любит!
– То есть он меня, что ли, любит? – засмеялась Грета. – Елена Карловна, ну скажите вы ей!
– Деточка, я седьмой десяток на свете живу, и никогда не встречала мужика, который выбрал бы умную. Знаешь, как они говорят? С умной женой жить – как в Академии наук. Неуютно. Ты что, про ребенка ему не сказала? Скажи, и он перестанет тебе мозги канифолить. Ладно, не ной, я завтра к нему зайду.
Она навестила Гену и намекнула, что Грета полезла к Саблиным прикрывать чужую глупость. Гена домыслил и испугался. Больше он о том, что с этим делом надо разобраться, не говорил.
Назавтра, узнав, что Грета погибла, примчался Руслан. Он тоже, как и Гена, не поверил в то, что Грета без разведки полезла взрывать Саблиных, тем более, помнил, как она возмущалась по поводу взрывчатки, и потребовал опознания. Встревоженный Шеметов, ругая в душе Татьяну, сообщившую Руслану о гибели девушки, явился к моргу, хоть и был уже пенсионером. Он попенял Сашке Огородникову, что подверг парня такому испытанию. Но новый зам отмахнулся: «Мне лишнее опознание не помешает, родни-то у девицы нет!» Руслан вывалился на крыльцо зеленый, прохрипев: «Она!» Потом долго сидел во дворе у Елены Карловны, ругая себя за то, что уехал, оставив девчонок без защиты.
А Грета пряталась в Лениной спальне. От нечего делать взялась листать старинный альбом с металлическими уголками и таким же металлическим овалом в центре обложки. Дамы в шляпках, их мужья в сюртуках и с набриолиненными усами. Фотографии на паспарту с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ». И вдруг среди них любительская фотография. Деревянная лестница, ведущая от пионерского лагеря по крутому берегу к речке Тихая Ряса. На ступеньке сидит Таня и смеется, запрокинув голову. Такой она себе нравилась больше всего: нос не кажется длинным. А смеется потому, что корчит рожи фотограф – Шурка Дзюйко, он через год переехал в Ленинград. Даже фотоаппарат его Грета вспомнила – «Смена-2» в темно-коричневом футляре. У перил стоит Юрка Петров и смотрит на смеющуюся Таню. «Как я люблю, когда ты улыбаешься», – вспомнила она его голос. А сзади стоят Шпилька и Тумба, самые умные члены краеведческого кружка, их приобняла улыбающаяся Руина. Ленка Тумбасова строго глядит в объектив. А Лена Шпильман глядит на Юрку Петрова. «Что касается меня, то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство», – пропела Грета. Господи, ну зачем она полезла тогда в этот краеведческий кружок! Переросла бы детская дружба Юрки и Лены в юношескую любовь, не метался бы Юрка по утятинским бабам, не страдала бы Лена. А может быть, у них все бы сложилось так же, только Таня не мучилась бы виной. А ведь Лена из них самая симпатичная. Таня и Тумба – долговязые и нескладные, у Тумбы слишком неподвижное лицо, у Тани длинный нос. А Шпилька миниатюрная, фигурка точеная, лицо как акварелью выписано – нежный румянец, тонкие черты лица. И черные волосы кудрявятся. Но вообще-то самая красивая здесь Руина. Таня школьницей воспринимала ее как учительницу – старая тетка и больше ничего. А ей в ту пору лет тридцать было…