Пауза. Моше ждет, подняв голову и прислушиваясь.
(Бормочет). Я так и думал. Наверняка Он все еще там, куда не долетает ни одна жалоба и ни одна просьба… (Громко, в пространство). Но я все равно буду говорить с Тобою, потому что я больше не могу ждать Тебя здесь молча… (Помедлив). Знаешь, что сказал вчера мой брат, Аарон? (Смолкает, подняв голову и прислушиваясь, словно ожидая ответа).
Короткая пауза.
(Тихо). Ну, конечно, Он знает. Разве может укрыться такое от Его взгляда? (С явным усилием). Он хочет, чтобы я избрал из среды Израиля судей, Господин. Тех, которые судили бы народ Твой по Твоей правде и Твоим заповедям, которые Ты дал Ему…(Глухо). Вот почему я сегодня здесь, хотя ты и не звал меня.
Короткая пауза.
Он сказал еще, что мне уже не справиться с таким множеством дел, которых с каждым днем становится все больше, поэтому для всех будет лучше если я выберу самых достойных, которые могли бы помочь Тебе вести и оберегать Твой народ… (Почти с удивлением). Он так сказал, Господи, клянусь утренней звездой… Как будто Тебе, в самом деле, трудно было бы самому навести порядок и заставить замолчать этих крикунов, которые чаще всего сами не знаю, что хотят…
Пауза.
(Негромко). Впрочем, наверное, я и правда, немного устал от всего этого… Думаешь, легко каждый день видеть эту толпу, которая приходит к тебе, надеясь, что ты ответишь на все ее вопросы и решишь все их трудности? Да еще слышать все эти ссоры, брань и оскорбления, вперемежку с рассказами о том, какое хорошее мясо было у них в Мицраиме! (Сквозь зубы, с отвращением). Отличное мясо, в самом деле, если о нем помнят спустя столько лет и не могут до сих пор забыть его вкус и запах!.. Знаешь, иногда мне хочется бросить все и бежать, куда глядят мои глаза. Прочь от их глупости, жадности и трусости… Видел бы Ты, как они любят повторять и к месту, и не к месту, что они – святой народ, который Ты избрал за его святость. (С горечью). Святой народ… Уж лучше бы мне было остаться в Мицраиме водовозом, чем слышать, как они обсуждают, кто из них более свят в твоих глазах, как будто святость – это одежда, которую можно снять или надеть, когда захочешь…
Пауза.
Конечно, может быть, Аарон прав и, на самом деле, это хорошее дело выбрать судей, чтобы они надзирали за народом и судили его по Твоим заповедям… Откуда мне, в самом деле, знать, не сам Ты ли вложил ему в сердце эту мысль, чтобы он исполнил ее, следуя твоему замыслу?.. В конце концов, это ведь Твои заповеди, Господи, тогда как наше дело – принимать их не рассуждая и не сомневаясь… (Помедлив, негромко). Не пойму только, почему у меня все равно такое чувство, словно я напился воды, отдающей землей и известью?.. Отчего, когда я впервые услышал об этом, мне стало так страшно, как будто земля заколебалась у меня под ногами?.. Вспомни, боялся ли я, когда колесницы фараона поднимали пыль у нас за спиной и их стрелы свистели, заглушая наши крики?.. Или когда эдомиты окружили нас в Красной долине и весь Израиль уже приготовился к смерти?.. Никто не может сказать Моше, что он когда-нибудь повел себя как трус, Господин… Но когда я услышал о судьях, мне стало страшно…
Небольшая пауза.
Конечно, я не умею говорить так убедительно, как умеет говорить мой брат…Ты ведь знаешь, что его зовут моими устами, а иногда даже называют моим пророком, потому что все, что я не умею сказать, он понимает с полуслова и делает это понятным для всех остальных… Но все же иногда мне кажется, что он говорит совсем не то, что хотел сказать я. Возьми, например, то, что он говорит о твоих заповедях, Господин… Останови меня, если я ошибаюсь, потому что я хочу сказать тебе об этом кое-что, что может тебе не понравиться… (Помедлив, поднимается с камня, негромко). Взгляни. Там где есть заповедь, там всегда найдется и тот, кто нарушает ее, иначе, зачем была бы нужна и сама она?.. Но там где есть нарушение заповеди, там, конечно, есть закон и суд, стоящие на ее защите. А если есть суд, то значит, есть и наказание, наказывающее нарушивших заповеди, есть и судящие, и те, кто оберегают закон и еще те, кто наказывают нарушивших, и те, кто, в свою очередь, оберегают и защищают и этих оберегающих, и этих судящих, и этих наказывающих, потому что человек больше боится блеска меча и свиста стрелы, чем слов, которые не могут ни убить, ни ранить… Видишь теперь, сколько всего требуется, чтобы защитить несколько простых истин, которые Ты нам дал? И разве не это видели мы в Мицраиме, где всякий, подпоясанный мечом говорил: отойдите, потому что я надзираю за вами для вашего же блага?.. Разве не лоснились они от своей добродетели, словно хорошо откормленные сторожевые собаки, годные только лаять и кусать?.. И разве не это ожидает скоро и твой народ? Разве не им предстоит скоро стать стражниками, писцами, судьями, колесничими, чиновниками, сборщиками налогов и ремесленниками, и все это только ради того, чтобы уберечь Твои святые заповеди?..
Короткая пауза, в продолжение которой Моше вновь опускается на камень.
(Негромко). А теперь я спрошу Тебя, а Ты ответь мне, если захочешь, – стоят ли они того?.. Разве живут они еще в сердцах человеческих, как им и полагалось с самого начала, с того часа, когда они впервые коснулись наших ушей?.. Разве не потерялись они уже среди множества всех этих оберегающих, судящих, наказывающих, проповедующих и звенящих мечами?.. Не скрылись от нас, укрепив всех в уверенности, что никто из людей уже не боится огорчить Тебя, нарушив Твою волю, но зато все боятся плетки, меча и стрелы, которые убеждают больше, чем Твои слова?.. (Внезапно обернувшись, резко). Кто здесь?
Небольшая пауза, в завершении которой над камнями за спиной Моше, осторожно показывается и снова прячется чья-то голова.
Я видел тебя. Вылезай.
Короткая пауза.
Не заставляй себя упрашивать.
Короткая пауза. Подобрав с земли камушек, Моше швыряет его в сторону камней, за которыми укрылся пришедший. Из-за камня неохотно выходит и останавливается мальчик-подросток.
Иди сюда… Ближе, ближе… Ты знаешь, что я запретил подниматься сюда?