Знаки внимания

Мужчина садится на водительское сиденье и молчит. Время идет, а в моей голове беспокойно роятся и потихоньку формируются подозрения и выводы. Совершенно нелепые вначале догадки постепенно «обрастают мясом» и начинают казаться логичными. Хочется прекратить думать в эту сторону, но ничего не получается. А еще не хочется ни говорить, ни двигаться, когда мой слух улавливает звук форсируемого автомобильного движка, который приближается со стороны города.

Первым рядом с нами останавливается машина ГАИ, а затем — наш дежурный «Хантер». Я с отчаяньем или обреченностью — сама не понимаю, смотрю на гаишника, который неспешно выходит из машины. Зачем они сообщили в Шарашку? Именно сейчас я совсем не готова… И когда он приближается ко мне и спрашивает:

— Екатерина Мальцева? Это вы заявили о покушении на жизнь?

Я уже и не знаю, что говорить и отвечаю спокойно, как только могу:

— Сейчас не так уверена в этом, извините. Я тут была немного… в панике, до сих пор пальцы подрагивают.

— Зачем же вводить в заблуждение органы? — используя выверенный служебный тон, интересуется гаишник.

— Так вы и не приняли во внимание, насколько я вижу. Вот товарищ… он вытащил меня из машины перед самым взрывом, — говорю я, глядя на своего спасителя — высокого и крепкого парня в джинсах и легком свитере, с некрасивым, но до невозможности приятным для меня лицом с жестким ежиком волос над ним. Он молча кивает, а я думаю о Георгии Страшном, который стоит за его спиной. Опять вспоминается, что он знает о марке.

Я не стала сообщать об аварии в нашу СБ, не желая лишний раз видеть его, да еще и в такой ситуации. И, конечно же, это было неправильно.

Страшный подходит ближе и смотрит, а я сразу же закрываю глаза, потому что до сих пор теряюсь от его прямого взгляда — до дрожи в ногах, до замирания сердца. Он так не вовремя здесь и сейчас, когда в голове сумбур и сумятица, а боль душевная медленно перемещается в самое сердце, почти вытесняя собой боль от ушибов. Я всерьез боюсь расплакаться, слушая его голос, встревоженный и непривычно мягкий, как никогда до этого:

— Катя… почему не вызвали скорую? Где у тебя болит?

Я молчу — все во мне противится такому его голосу, самому его присутствию здесь, и за меня отвечает мой спаситель:

— Да вроде не поломалась, а порез на ноге я закрыл. Когда гайцы отпустят, до "травмы" можно и своим ходом.

А Георгий не унимается:

— Катя… — снова мягко тянет он мое имя, сегодня впервые обращаясь так неофициально и на «ты»: — Посмотри на меня, пожалуйста. Тебе, правда, не нужна срочная помощь? Сильных болей нет?

Я заставляю себя открыть глаза и честно отвечаю:

— Нет.

— Ладно… — отрывает он пристальный взгляд от моих глаз и упрямо отворачивается к гаишнику: — Тогда разбирайтесь тут, а мы в больницу. Костя, останься здесь и проконтролируй.

Он поедет со мной? Я замираю со снова закрытыми глазами и вся превращаюсь в одно большое настороженное ухо. Я не уверена сейчас, что смогу идти сама, и думаю о том, что если не смогу — поползу. Гаишник пытается настоять на той последовательности действий, которую считает правильной он, но Георгий уходит от дискуссии на тему опыта и компетентности, дожимая его:

— «Стопочки» выставьте, уважаемый, тормозная дорожка там, угол… чтобы все, как должно. Костя вам поможет, если будет необходимость. А я только отвезу Екатерину Николаевну и сразу вернусь.

Он смотрит по сторонам и подходит к бетонным столбикам ограждения, крайний из которых снес мой жарко чадящий внизу Жук. Мужчина спускается к нему и некоторое время стоит рядом. Потом, прикрываясь рукой от жара, обходит машину вокруг и заглядывает в глубокий овраг, встречи с которым мне удалось избежать. Медленно поднимается по склону и смотрит назад — на дорогу. Смотрю вместе с ним — я тянула, сколько могла, до этих столбиков. Это была немыслимо, просто невыносимо долгая секунда… или две? Влетела в самый первый — крайний.