Зов Дикой Охоты

22
18
20
22
24
26
28
30

Ристалище погрузилось в могильную тишину. Все взгляды обратились к верховному жрецу. Даже ближайшие его сторонники отшатнулись от него, словно он был отмечен проклятием.

Сотар рассмеялся.

– Глупцы! Мало вам королевы-Подменыша, так вы ещё и суд над вашим пастырем позволяете вершить Блуждающей Тени! – Указав на воина-Ши, он воскликнул: – Отцов Огонь очистит твой морок и покажет твой истинный лик!

Ослепительное пламя сорвалось с рук жреца, ударило под ноги тёмному рыцарю, и морок привычного распался, обнажая существо, рождённое от дикого волшебства. Искристая ночь, соткавшая ему доспех, клубилась вокруг него защищающим плащом, и кровь из нанесённых Вальтеном ран сочилась на песок жидкими сумерками. В его глазах был подвижный грозовой сумрак, безжалостный… и справедливый. Его черты теперь уже нельзя было спутать с людскими, но на их опасной красоте не лежала печать притягательного ужаса Двора Оживших Кошмаров. А рога, венчавшие его голову, напоминали о принадлежности к свите Охотника.

Сбросил морок и огнеокий конь. Пронзительно заржав, он распахнул свои полувидимые крылья и устремился к воину.

– Всадник, – выдохнул король, изумлённо глядя на воплощение легенды… и воплощение рассказов Рианы.

– Всадник Дикой Охоты. – Шепотки перекатывались по рядам людей шорохом прибоя.

– Пойдём со мной, Сотар, – почти мягко позвал Фэйри. – Этот виток пройден, а отжившее мы забираем с собой.

Сотар отшатнулся. Вальтен видел ужас в глазах верховного жреца – тот самый ужас перед необъяснимым, который когда-то побудил его и короля Радднира ранить сам источник кемранского волшебства. Лаэдр вышел вперёд и сказал своим старым соратникам:

– Милосердие, братья. Пытка наших ошибок завершена, и нас ждёт милосердие.

Он спустился с балкона и спокойно направился к Всаднику. Трое старших жрецов переглянулись в безмолвном понимании, потом бросили последний взгляд на Сотара и последовали за Лаэдром. Через некоторе время сам Сотар спустился за ними, но остановился он не напротив Фэйри, а напротив Вальтена.

– Людям всегда предоставляется выбор, мальчик, – проговорил верховный жрец. – Что значит твоя победа сегодня, когда каждый день людям предоставляется выбор? Возвращение волшебства не искоренит человеческий страх и невежество, Вальтен. Но даже ты, не боящийся противоречивых проявлений Мира, должен понимать, что у теней есть не только милосердная сторона. Духи будут танцевать в ветвях деревьев? Фэйри будут водить хороводы в звёздной ночи? Монстры будут рыскать по лесам, а Блуждающие Тени будут похищать детей из колыбели! Сказки станут явью? Вспомни, каких ужасов полны наши старые легенды. Кемран – не Валла, Вальтен! Никогда ею не был, никогда ею не станет. Здесь всегда было… темнее.

– Людям нужно дыхание чудес, Сотар, – тихо ответил король. – Путь нового знания, путь ядовитой стали не для нас. Это понимал мастер Гванен, это понимаю я… и это видишь ты. На том витке таятся опасности куда как более великие, чем лесные чудища, и первая из них – обращение жизни в существование. Жить страшно, опасно – бесспорно. Только полужить ещё страшнее.

Верховный жрец усмехнулся.

– Такой уверенный и более уже не одинокий в своей битве… А много ли счастья принесёт тебе королева из Ши, Вальтен?

– Даннавар Победитель был настолько же человеком, насколько и Ши.

Сотар лишь покачал головой, оставшись при своём. Он окинул печальным презрительным взглядом собравшихся на ристалище людей, а потом присоединился к четвёрке жрецов.

Всадник взлетел на спину своего коня, сотканного крылатой ночью, и чуть поклонился Вальтену. Король склонил голову в ответ. Под полными изумления взглядами толпы Фэйри поехал прочь с ристалища, и пятеро жрецов неспешно пошли за ним. А когда Всадник проезжал мимо Тилларда, он склонил голову перед менестрелем, и Вальтен понял, кому ещё был обязан настоящей победой сегодня.

Пространство поплыло, меняясь, расслаиваясь, когда конь-Фэйри устремился вперёд могучим скачком. Но прежде чем Всадник исчез, забрав с собой и жрецов, Вальтен заметил последний взгляд, брошенный им на ристалище… на Риану.

Оживший грозовой сумрак отражал такую понятную человеческому сердцу тоску…