– Оскару было столько же, – заметил Болкан, бросив на нее проницательный взгляд. – Они такие славные в этом возрасте…
Ее передернуло. И вдруг очень захотелось прекратить этот разговор. Вероятно, Сесар уловил ее состояние, потому что покатил кресло по паркету, подъехал к книжному шкафу, взял с полки тетрадь в черной кожаной обложке, вернулся к ним и, подавшись к Лусии, протянул ей тетрадь.
– Если где-то и существует ключ к разгадке этой тайны, то он находится здесь, – сказал он. – Но я оказался неспособен его найти. Однако рукопись я читал и перечитывал. Это дневник моего напарника Мигеля, который тот вел перед смертью. Он был среди конфискованных вещей, и я его сохранил. Я ведь уже говорил вам, что долго был одержим этой историей…
27
Было уже одиннадцать вечера, когда Лусия оторвалась от чтения. Она часа два просматривала дневник Мигеля Феррана и так увлеклась, что забыла, где находится.
Этот дневник произвел на нее огромное впечатление: ведь он был подлинным свидетельством человека, которого не оставляли мысли о смерти молодой пары и особенно – о судьбе маленького мальчика, который в буквальном смысле этого слова исчез с лица земли. Когда-то Мигель бросил все силы на то, чтобы докопаться до истины, и кончилось тем, что эта борьба измотала его и физически, и морально. Все следователи когда-нибудь подпадали под влияние из ряда вон выходящего дела, которое не дает ни секунды покоя. Бо́льшая часть из них быстро приходила к выводу, что от такого дела надо дистанцироваться. Но некоторые становились буквально одержимыми, теряли сон и аппетит, забывали о семье, замыкались в себе и достаточно быстро приставали к берегам безумия. Лусия догадывалась, что если не найдет убийцу ее напарника, с ней произойдет то же самое.
К несчастью, в дневнике больше шла речь о переживаниях автора и его погружении в черные мысли, чем о самом расследовании. От страницы к странице становилось все яснее, как его засасывает скверное психологическое состояние. Настроение его постепенно съезжало от депрессии к настоящей деменции. Возможно, больше всего на это повлиял тот факт, что к событию, самому по себе жуткому, примешалось еще острое ощущение беззащитности ребенка. Все это вместе и свело Мигеля Феррана с ума. Он начал подозревать, что за трагедией стоит некая сеть педофилов. Но тогда к чему такая мизансцена? Что-то тут не клеилось. А если целью убийц была именно мизансцена, то что они сделали с ребенком? Снова те же вопросы, на которые нет ответа. По всей видимости, в этом пазле расследованию Гражданской гвардии недоставало главного кусочка. Но Ферран все-таки позвонил Сесару Болкану и сообщил, что
Или перед тем, как
«Меня снова мучили кошмары, – писал он. И дальше: – Дни идут, и мой мозг все более и более пустеет, а разум в нем уступает место ужасу…» «Я перестал спать, я почти перестал есть, а алкоголь действует на меня возбуждающе. Коллеги как-то странно на меня косятся». А вот еще: «Несмотря на то, что все это всего лишь мои домыслы, я полагаю, что гипотеза В неудачна».
Лусия вздрогнула. Что еще за гипотеза В? Она вернулась по тексту назад, но не нашла ни гипотезы А, ни гипотезы В. Некоторые слова он подчеркнул: «Картина? Изображение?», «детство: ремесло отца», «совпадение дат».
Какие даты? Чей отец?
Сидя в одиночестве в гостиничном номере в чужом городке и время от времени прислушиваясь, как хлопает чья-то дверь в коридоре, Лусия начала понимать страхи и навязчивые мысли Мигеля Феррана. Они постепенно становились ее страхами и мыслями. Однако номер был теплый, в изголовье кровати крепкая, надежная кирпичная стенка, плотные клетчатые шторы на окнах защищали от холода, уютно горели лампы под прихотливыми абажурами…
Вдруг завибрировал ее телефон, лежавший на стеганом одеяле. Она взглянула на экран: Моника. Может, что-то случилось с матерью? Лусия ответила.
– Моника?
– Я только что от мамы, – заявила ее старшая сестра, не поздоровавшись и не спросив, как дела. – Она не знала, какой сейчас день, и от нее дурно пахло… Какой ужас! Я думаю, она не мылась несколько дней. И едва притронулась к продуктам в холодильнике. Интересно, что же она ела?
Лусия закрыла глаза. В груди защемило. Она уже знала, что сейчас будет.
– Лусия, ее надо куда-то определять, она не может больше жить одна. Нужно поискать ей пристанище… Время настало.
– Конечно.
В трубке наступила тишина.