Первым разрезает волны «Вечный скиталец». Мария Клара поет песню пристани. В песне говорится о любви и разлуке. Шкипер Мануэл прокладывает путь «Крылатому боту» и, обернувшись, смотрит, как там управляется Ливия. Роза Палмейрао стоит у руля, Ливия подымает паруса своими тонкими маленькими руками. Волосы ее стелются по ветру, она стоит выпрямившись, глядя прямо перед собой — в море. Шкипер Мануэл дает ей обогнать его, он пойдет сзади, сопровождая «Крылатый бот».
Морские птицы летают вкруг паруса, почти задевая крылом волосы Ливии. Она стоит, прямая, строгая, и думает, что в следующий рейс надо взять с собою сына, его судьба — море. Голос Марии Клары смолкает, внезапно оборвав мелодию, ибо в набирающем силу рассвете песня негра летит далеко над таинственным морем:
Звезда рассвета… На пристани, у причала, стоит старый Франсиско, задумчиво качая головой. Как-то раз, давным-давно, когда свершил он такое, чего не свершал до него ни один моряк, он увидел Иеманжу, властительницу моря. И разве это не она стоит сейчас, такая прямая и строгая, на палубе «Крылатого бота»? Разве не она? Да, это она. Это Иеманжа ведет «Крылатого». И старый Франсиско кричит всем на пристани:
— Смотрите! Смотрите! Это Жанаина!
Все смотрят и видят. Дона Дулсе тоже смотрит из окна школы. Смотрит и видит. Видит женщину, сильную духом, которая борется. Борьба — это и есть то чудо, какого ждет дона Дулсе. И чудо это начинает свершаться. Моряки, бывшие в этот час на пристани, увидели Иеманжу, богиню с пятью именами. Старый Франсиско кричал от волнения — это второй раз в жизни он увидел ее.
Так рассказывают на морских пристанях.
ФАНТАЗИЯ ЗЕМЛИ И ДУХА
Жоржи Амаду — писатель счастливой судьбы. Не в том, разумеется, смысле, что жизненный и творческий путь его был без бурь и потерь или что действительность воспринималась им в неизменной радужности. Счастье Амаду — в изначальной, естественной слитности мира, который его создал, и мира, который он сотворил в своих романах. И обоим мирам он оставался верен до конца. Цельность — это отнюдь не то качество, которое дается само собой; эта цельность добывалась писателем в труде, поисках, борьбе.
Он был смел и дерзок в детстве, когда самовольно, без спутника и денег, отправился в дальнее путешествие, исколесив весь штат Байя. Он был пылок в молодости, когда кинулся в водоворот литературной и общественной жизни. Один из ярких деятелей Компартии Бразилии, он представлял ее в парламенте, пока в 1947 году она не была объявлена вне закона. Жоржи Амаду много видел и изведал — изгнание и признание, выигранные и проигранные битвы, любовь и ненависть. Он жил и живет жадно, упоенно, излучая сердечную энергию, окруженный людьми, общение с которыми стало его первейшей жизненной необходимостью.
Амаду был счастлив и тем, что ему не пришлось тратить силы, чтобы быть понятым и оцененным. Даже самый первый его роман, написанный в девятнадцать лет, обратил на себя сочувственное внимание солидных критиков. А когда через несколько лет появился роман «Жубиаба», то это стало буквально триумфом. «Худой байянец с китайским разрезом глаз, убежавший из дома и жадно окунувшийся в гущу жизни, полон любви к угнетенным и обиженным. В свои двадцать три года он стал одним из крупнейших романистов Бразилии», — такими вдохновляющими словами приветствовал молодого Амаду его старший брат по перу Эрику Верисиму. «Жубиаба», а затем «Мертвое море» открывали первый цикл «Повестей Байи», в котором зачинался художественный мир Амаду.
Байя, где семьдесят лет назад родился Жоржи Амаду, — это и колыбель самой Бразилии. Кусок земли, омываемый атлантическими волнами, куда в XVI веке приплыли португальские завоеватели и куда затем привозили африканских рабов. Байя — это тигель, в котором в течение веков плавилась бразильская нация. Именно здесь началось смешение рас и культур, составляющее суть этой нации. Здесь рождалась причудливая смесь из христианских и языческих обычаев и религиозных ритуалов. Африканское начало наложило глубокую печать на всю жизнь и культуру Байи — ее фольклор, музыку, кухню, празднества.
Но Байя — не только сокровищница народного искусства: земля, где родятся ценнейшие плоды какао, стала в XX веке ареной жесточайших схваток за ее обладание и не менее жестокой эксплуатации батраков. Земля содрогалась от насилия, но байянский народный характер не был сломлен, не иссякали в нем родники творчества. С самых ранних лет будущий писатель насквозь пропитался воздухом этой жизни, все драматические перипетии которой пережила его семья. И он навсегда оказался к ней привязанным. Немало лет он провел вдали от Байи, писал книги и на иные сюжеты, но любовь к малой своей родине пронес через всю жизнь. «Я, сеньора, — писал Амаду одной из своих читательниц, уже будучи всемирно известным писателем, — являюсь не чем иным, как рассказчиком историй этой земли, сыном этих людей».
Уже в первых произведениях раннего байянского цикла отчетливо проявилась характернейшая особенность амадовской прозы: естественное соединение трезвого реализма и фольклорной поэтичности, бытовой достоверности и откровенной фантазии. В окружающей жизни черпал писатель этот удивительный сплав. Он бесстрашно подмечал жестокость социальных нравов и чутко, любовно улавливал биение пульса народной души с ее непреклонной тягой к самовыражению.
В 40-е годы Амаду написал дилогию, посвященную истории колонизации края какао: «Бескрайние земли» и «Город Ильеус». Здесь меньше фольклорности, сказочности, но неизменны присущие Амаду лиризм, нежность к героям, которые олицетворяют для него вольнолюбие байянского народа. Со второго романа дилогии — он вышел под заглавием «Земля золотых плодов» в 1948 году — началось знакомство советского читателя с прозой Амаду. Подобно тропическому шквалу, обрушилась на нас тогда неведомая жизнь далекой страны Нового Света, от бурь и страстей которой буквально захватывало дух. С тех пор выросло второе поколение читателей, а Жоржи Амаду остается одним из самых читаемых и популярных зарубежных писателей в нашей стране.
Конец 40-х — начало 50-х годов он провел в эмиграции, в Европе. В ту пору Жоржи был частым гостем Москвы, здесь у него появилось много друзей — Фадеев, Эренбург, Хикмет. Амаду смолоду жил в мире больших событий, и в эти годы он отдавал свою энергию движению сторонников мира, за что и был удостоен международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».
Как и многие другие зарубежные писатели, Амаду пережил в 50-х годах духовный кризис, о последствиях которого его друг Пабло Неруда в своих «Воспоминаниях» писал: «Некоторые из нас, преодолев душевную смуту, почувствовали, что рождаются заново». Именно это и произошло с Амаду, который, как далее пишет Неруда, «принялся писать свои лучшие вещи, начиная с «Габриэлы», блистательного романа, в котором льются через край чувственность и радость бытия».
Рождение заново не означало для Амаду ни слома, ни смены ориентиров; к нему пришла пора умудренности, зрелости, мастерства. Он не только не ушел от родной ему с детства действительности, но с еще большей настойчивостью и новым вдохновением раскапывал ее глубинные пласты, добираясь до самых корней народного сознания. Новизна второго байянского цикла не отменяла художественной системы первого, она как бы выстраивалась на ее фундаменте. По-прежнему здесь соседствуют реальное и сказочное, да и любимые его герои — байянские бедняки, как будто те же самые, но только теперь они обнаруживают себя во всей широте своей души. Так, в новом ракурсе начала вырисовываться перед нами жизнь Байи. Теперь в центре оказывается самобытность национального бразильского характера, духовного бытия народа. в которой писатель увидел мощную силу, ведущую неустанную борьбу против эгоизма и ханжества буржуазного мира. В новых байянских повестях отчетливо складывается эта общая сквозная линия — непримиримая враждебность ценностей народной жизни и буржуазной морали. Стихия вольнолюбия, воображения, мечты — вот что взрывает опустошающую расчетливость, бескрылость мещанского существования.
Первой объявляет бунт красавица мулатка, героиня романа «Габриэла». Кухарка, вознесенная в ранг супруги почтенного торговца, она спокойно отказывается от мнимого благополучия, оказавшегося несовместимым с вольнолюбием и бескорыстием ее натуры. Не желает мириться с благочестивым ритуалом похорон и герой повести «Кинкас Сгинь Вода». Бродяга из рыбацкого поселка, он удирает из гроба, чтобы напоследок пображничать с такими же, как и он, веселыми гуляками. Писатель неистощим на выдумку самых что ни есть фантастических и смешных ситуаций, страницы его книг буквально сочатся искрометным юмором — это качество теперь становится характерным для прозы Амаду.
Взрывом небывалого читательского энтузиазма были встречены новые байянские повести Амаду. Волна успеха вознесла его в почетное кресло члена Бразильской академии литературы. Было нечто ошеломляющее в том, что певец байянского плебса, некогда отчаянный ниспровергатель академических традиций, оказался в кругу «бессмертных» академиков. Ситуация под стать счастливому сказочному сюжету самого Амаду.