Люди вокруг стоят, затаив дыхание. Потом внезапно жалость словно выходит из берегов, взрывается и шумит, как река в половодье, Буря волнения захлестывает площадь. Слышны мольбы, угрозы, слова сострадания к матери.
Главный судья сомневается… затем, побежденный бесконечным сочувствием народа, отдает приказ сохранить осужденной жизнь. В толпе раздаются радостные возгласы, мужчины плачут, незнакомые женщины обнимаются. Бесчувственную Леонору уносят на руках, а дитя…
А дитя остается? Осужденная не имеет права воспитывать свою дочь в тюрьме. Невинное создание отдано на милость публики. В течение часа девочка останется лежать там, где родилась: под виселицей. Люди подходят и смотрят с суеверным страхом на несчастную крошку, которая ждет, что кто-нибудь из милосердия возьмет ее к себе. Все вокруг жалеют ее, но никто не решается удочерить. Дочь еретички, преступницы, она принесет в дом несчастье…
А Фарнезе? Жан де Кервилье? Отец? Он здесь — весь в испарине, задыхающийся, униженный, связанный покорностью ужасному приказу, пожирает глазами плоть от плоти своей. Он хочет взять свое дитя, унести его, но не может, не смеет! Так что же? Мать помиловали, а дочь погибнет? Нет! О нет!
Наконец кто-то подходит, склоняется над девочкой, улыбаясь сквозь слезы, и, словно давая публике урок милосердия, тихо шепчет:
— Бедная фиалочка, ты выросла под деревом бесчестья… никто не хочет тебя знать… Ну, так я возьму тебя, будешь мне дочерью!
Осторожно и нежно спаситель заворачивает девочку в свой плащ и, пока епископ, удерживаемый инквизиторами, рыдает, ломая руки, человек удаляется, унося с собой дочь принца Фарнезе. И кто же этот спаситель? Палач!
Глава 1
ВИОЛЕТТА
Утром двенадцатого мая 1588 года шестеро дворян на взмыленных скакунах во весь опор поднимались на гору Шайо. На вершине их предводитель остановился. Смертельно бледный, он обернулся назад и долго смотрел на Париж.
Странный шум и глухие звуки перестрелки доносились до него с порывами ветра. Звук был похож на гул отдаленного морского прибоя или рев разбушевавшейся толпы. Беглец, издав хриплый стон, угрожающе сжал кулаки, привстал в стременах и прокричал слова, которые унес ветер и которые подобрал Историк:
— Неблагодарный город! Вероломный город! Я любил тебя больше собственной жены — а ты… Трепещи, я вернусь в твои стены и силой оружия заставлю тебя покориться!
В это мгновение показались два всадника. Одним из них был мужчина чуть старше тридцати, красивый и сильный; лицо его, высокомерное и насмешливое, светилось умом и проницательностью. Другим был юноша лет восемнадцати, стройный и изящный; в его красоте сочетались нежность и отвага.
Пятеро дворян, завидев незнакомцев, окружили своего предводителя и постарались увлечь его за собой. Но он, воздев руки к небу, громко воскликнул:
— Я проклят! Все меня покинули! О, кто теперь смилуется надо мной?
— Я! — ответил звонкий голос.
К беглецу приближался один из незнакомцев, тот, что был моложе. Внезапный и необъяснимый ужас выразился в безумном взгляде беглеца; он взмахнул руками, словно для того, чтобы отогнать мрачное видение, и прошептал побледневшими губами:
— Ты! Ты! Карл! Брат мой, ты восстал из могилы, чтобы осудить меня?
— Вы ошибаетесь, — ответил юноша. — Я не тот, кого воскрешает ваша неспокойная совесть, я не Карл IX.
— Так кто же ты в таком случае?