– Так ты уже проснулся, гадёныш. И сколько же из нашего разговора ты успел услышать?
– Я проснулся на том месте, где Джеймс рассказывал о том, что после того, как он съел половину подушки, пошёл облегчиться в сортир. Не утиное мясо, но всё же тяжеловато.
В меня прилетела громадная подушка.
– Ты только по утрам так остришь или же это у тебя от рождения?
– О, думаю, что у него это от рождения, – Джесс похлопала его по плечу. – Однажды, стоя в очереди за хлебом, в Ванкорде, одна женщина пожаловалась на ужасную погоду. И знаешь, что он сделал? Он спросил: "А знаете, что ещё более ужасно"? И когда она спросила что же, то он ответил.
Я подхватил её и мы хором проговорили:
– Ваш наряд, миссис.
– А я-то думал, что это ты только ко мне применяешь свои шуточки.
– Не обольщайся, – я поднялся на локтях. – Который, собственно, час?
На всеобщее удивление, ответил мне папа. Его голос доносился, как мне показалось, с лестницы, ведущей на второй этаж.
– Время наращивать свой зад отменными утренними булками, – крикнул он, после чего буквально через мгновение появился в комнате. – Или же, лучше сказать: время отращивать булки отменными булками?
Он хлопнул себя по колену и спросил:
– Все поняли каламбур? Булки булками!
Мы дружно переглянулись. В глазах сестры можно было отчётливо прочесть сигнал, который означал, что всем нам следует сделать вид, что мы поняли шутку. Выдавив пару нервных смешков, я решил, что эта ситуация и без того слишком комична. Последний раз он стучал по колену из-за собственного каламбура, когда хорошенько выпил на наше с Джесс четырнадцатилетие. Тогда он сидел на кресле в гостиной с бутылкой коньяка в правой руке и громко кричал на весь дом, что вчера он видел, как повесился колобок. Всем и так было понятно, что шутить он не умеет, но он продолжал бросать шутки а-ля "русалка села на шпагат" или же "идут два оптимиста, а за ними один пессимист". Тогда мама вошла в комнату, уставила руки в боки и серьёзным тоном сказала:
– Сегодня мне напела птичка, что слепой видел, как немой сказал глухому, что больше Генри Эдвард Фостер не получит ни капли алкоголя.
Никто не стал спорить, даже он. Нет, он не был алкоголиком. Такие замашки случались только по особым случаям (например, день рождения любимых детей).
Хоть и было принято решение о том, что отцу больше не наливать, в тот вечер нам пришлось выслушать ещё несколько плоских шуток. Закончилось всё коронным "Вы можете ржать, как кони, а я спать". Он в последний раз стукнул рукой по колену, спросив маму, поняла ли она каламбур про лошадь, после чего рухнул спать на диван в гостиной.
С тех пор отец больше не напивается в дрова. Даже по праздникам.
Вот и сегодня на вид он был полностью трезв.
– Ты сегодня слишком жизнерадостный, – сказал я самым безразличным тоном, на который был только способен (верный способ добиться объяснений). – Что случилось?