Мрачный ретеллинг классической сказки.
Маленький городок Марбах не менял свой облик последние пару сотен лет. Окружающий его лес уже не пугает местных жителей, но предания о жуткой ведьме Пряничного домика заставляют их держаться от него подальше.
Гретель живет на окраине Марбаха, прячась от мучащих призраков прошлого. Десять лет назад они с братом попали в настоящий ад. Теперь молодая женщина согласилась рассказать журналисту свою историю, распутав нити памяти с помощью психолога.
Ей предстоит вспомнить всё. А главное – взглянуть в лицо правде: однажды в лесу на детей открыли охоту ведьмы, бесы, репоголовый Джек и даже родная мать.
v 1.0
Герман и Тамара Рыльские
Гретель и ее бесы
© Т. и Г. Рыльские, текст, 2023
© ООО «РОСМЭН», 2023
Интерлюдия нулевая
Каждую осень с приходом дождей Смолокурная улица превращалась в непроходимое болото. Когда очередной бедолага оставлял в липкой глине обувь, из окон выглядывали зеваки – поглазеть, как он будет сыпать проклятиями, прыгая на одной ноге. 1919 год – Гретель Блок тогда исполнилось двадцать четыре – выдался особенно дождливым, и кое-кто из старожилов начал поговаривать, что все закончится очередным разливом Зальц-Ахена. Преподобный Дельбрук не упустил случая напомнить, что стихийные бедствия посылаются людям в наказание за грехи, и призвал прихожан активнее покупать индульгенции. Река, впрочем, так и не разлилась. А в ночь с тридцатого ноября на первое декабря ударил мороз, сковав русло Зальц-Ахена, а заодно и хлюпающее месиво, уже три месяца досаждавшее обитателям Смолокурной улицы. Снег шел не переставая, преобразив мрачноватые окраины, как пудра преображает лицо трупа.
Рано утром безмолвие улицы было нарушено урчанием мотора. И хотя водитель сбросил скорость до минимальной, серый готлибваген нещадно качался и подпрыгивал на колдобинах, припорошенных снегом. Машина остановилась возле последнего дома на Смолокурной. Дальше начинался пустырь, сейчас будто бы залитый жидким серебром. Заснеженная пустошь, над которой этим утром висела странная синеватая дымка, упиралась в щербатую стену Либкухенвальда. Древний лес, о котором ходило множество пугающих слухов, сейчас не казался зловещим или неприветливым. Впрочем, тех жителей Марбаха, у кого Либкухенвальд забрал ребенка, этот зимний наряд не смог бы обмануть. Погребальные саваны, как известно, тоже белого цвета.
Мотор замолчал, и на рабочей окраине вновь воцарилась тишина. Распахнув дверцу, из машины вышел высокий мужчина в черном пальто, шляпе и длинном шарфе. Его элегантные лакированные туфли явно не предназначались для прогулок по улицам наподобие Смолокурной: сделав шаг, молодой франт по колено провалился в снег. Чертыхнувшись, он подобрал полы пальто и побрел к дому.
На двери не было кнокера, и гость постучал кулаком. Спустя полминуты створка приоткрылась, и на пороге возникла худощавая светловолосая фройляйн. Взгляд ее голубых глаз был прямым, выражение лица – не слишком приветливым. Посмотрев на молодого человека, она привстала на цыпочки и бросила взгляд ему через плечо, на припаркованный у дома готлибваген.
– Здравствуйте, – сказала она наконец. – Чем обязана?
– Здравствуйте! – Гость приподнял шляпу. – Меня зовут Конрад Ленц, я работаю в газете «Королевские ведомости». А вы, наверное, Гретель Блок?
– Да, это я. – Девушка поморщилась. – И мне придется вас огорчить. Я не общаюсь с журналистами.
– Раньше общались. – Ленц улыбнулся так, словно Гретель только что пригласила его войти и отведать свежеиспеченного штруделя.
Улыбка у журналиста была открытая и располагающая, и девушка подумала, что он, вероятно, репетировал ее перед зеркалом.