— Ах, кто тут плачет, mon enfant! — утешала меня тетка. — Разве ты не читала, сколько выстрадал апостол Павел, а ведь он был святым! Ты же всего лишь злополучный плод гнусной похоти! Ма Soeur, хочешь, мы прямо сейчас избавимся от малышки?
При этих словах, подобным раскатам грома, я упала в ноги матери; но — никакого сострадания; и никаких эмоций на лице тетки.
— Я согласна, Йеттхен, — ответила мать и приказала мне подняться.
Плача, я повиновалась, злодейки взяли меня под руки и поволокли к карете, все еще стоявшей перед воротами, меня увозили прочь из города; мы держали путь к небольшому поместью, на которое, едва мы удалились от городской черты, тетка показала матери; благородная простота этого поместья — когда мы наконец к нему подъехали — вполне могла бы меня воодушевить, если бы состояние, в котором я растворилась, словно эмбрион в спирте, позволило мне бросить больше одного взгляда на то, что меня окружало.
У входа нас встретила высокая, красивая женщина, которая после взаимных приветствий повела нас в залу, где с полдюжины девушек занимали себя вышиванием и рисованием.
— Мадам Шоделюзе! — начала моя мать по-французски, а тетка прошептала что-то на ухо лукаво улыбающейся филантропинистке[71]:
— Здесь... моя дочь желала бы чему-нибудь выучиться, но сначала она хотела бы познать боль, властвующую, во что моя дочь не может поверить, над нашим телом даже больше, чем меховые рукавицы над морозом.
Мадам Шоделюзе улыбнулась и посмотрела на меня; я опустила глаза и заплакала.
— Да, мадам, — сказала моя тетка, — и мы хотели бы, чтобы это произошло прямо сейчас и в нашем присутствии.
Мадам Шоделюзе засмеялась, взяла у одной из девушек ножницы и кивком подозвала меня к себе.
Дрожа от страха, я подошла. Мать и тетка сели в стороне. Мадам Шоделюзе зажала меня между колен, отвела мою голову в сторону и сказала:
— Дитя! Сейчас я отрежу тебе нос.
— Боже милостивый! — закричала я, вырвалась и почти без сознания упала на пол.
— Как тебе не стыдно, Мальхен! — гневно воскликнула мать. — Все твое тело — сплошная боль, а ты боишься, что не вынесешь самой малости -какого-то отрезанного носа?
Мадам Шоделюзе подняла меня с пола и с силой зажала между колен.
— Неужели, — спросила она меня, — ты ни разу не слышала, не читала истории о той девушке, которая, узнав, сколько несчастий принесла ее красота другим женщинам и мужчинам, изувечила себе лицо, разодрав его? Ничего не слыхала о юноше, которого хотела совратить похотливая девица, и который лучше бы откусил себе язык, чем уступил ее домогательствам?
— Да, дитя! Хочу тебе признаться, — вмешалась мать, — я завидую твоему красивому носику и посему требую, чтобы ты доказала мне свою любовь.
— Мать, — закричала я, протягивая к ней руки, -прошу вас, ради Бога, который мог бы воспитать меня и без вашего участия, не мучайте меня столь жестокими шутками.
— Мальхен! — возразила тетка, набивая свой нос табаком, — твоя мать совершенно серьезна.
Тут все засмеялись, а одна из юных воспитанниц, фройляйн фон Гролленхайм, так захохотала, что у всех зазвенело в ушах.
ebooksa