— С отрезанием носа, — продолжала госпожа Шоделюзе, — как я погляжу, ничего не выйдет; а уши отрезают лишь ворам, глаза выкалывают исключительно предателям отечества, расплавленный свинец льют только таким как Красс[72][73] да скупцам в их ненасытные глотки. Изувечь я тебя — твои пять чувств нельзя было бы использовать непосредственно для познания боли. Что же, поглядим, может, есть какой-нибудь менее дорогостоящий способ примирить мать с красотой дочери. Эрегина, принесите мне из кабинета серебряный тазик, ланцет и бинты, что лежат на туалетном столике.
Эрегина, стройное, белокожее существо с черными, словно вороново крыло, волосами и наполовину оголенной, дрожавшей, как у Гебы, под легкими покровами грудью, стремительно исчезла в кабинете и тут же возвратилась с требуемыми предметами. Я застыла на месте, источала, будто масло на солнце, слезы и дрожала словно осиновый лист. Мадам Шоделюзе жестом подозвала к себе Розалию, ту, что смеялась громче всех, и еще двух воспитанниц. Все трое встали перед ней; воспитательница неожиданно поднялась со своего места, отодвинула меня в сторону и произнесла строгим повелевающим голосом:
— Розалия! Вы должны умереть.
Розалия, понимавшая причуды воспитательницы намного лучше, чем я, отвечала:
— Мать! Возьмите мою жизнь, если смерть моя может принести вам пользу.
— Пользу? — отвечала суровая госпожа. — Вы в моей власти, я распоряжаюсь вашей жизнью и смертью, и вы должны умереть. Держите ее! — приказала она стоящим рядом с Розалией сестрам, -держите! — И те схватили ее под руки. — А, — тут мадам Шоделюзе сорвала с них шали, — первой, кто отпустит Розалию в ее последние мгновения, я вонжу в грудь этот кинжал.
Девушки побледнели от такой серьезности строгой воспитательницы, однако послушались и так крепко прижали испуганную Розалию к стулу, что та могла пошевелить лишь чреслами и ногами.
— Поднимите ей платье до пояса, — приказала мадам Шоделюзе.
Девушки не решались.
— Поживей! или... — тут она приставила кинжал к груди одной из них.
Платье Розалии тотчас же было поднято и закреплено под грудью.
— Теперь подойдите сюда, милые дамы! — обратилась мадам Шоделюзе к моей матери и тетке, — и смотрите, как я наказываю невоспитанность.
Мать и тетка встали и поставили меня между собой. Шоделюзе взяла тазик и ланцет и подозвала меня к себе.
— Возьмите, дитя, этот тазик и держите его крепко здесь. Розалия, раздвиньте ноги. Вам не стоит стыдиться своей красоты, лучше стыдитесь своей невежественности, если вы на это способны.
Розалия раскрыла дрожавшие бедра, и все, кроме Шоделюзе, воскликнули:
— Ах, Боже! какая красота! И ей — умереть? Ах, Боже! Ах, Боже!
Теперь я должна была держать тазик под срамом Розалии, Шоделюзе взяла ланцет... один единственный удар, прямо над алыми губами, в еще незаросший бугорок Венеры, и... потекла пурпурная кровь. Румянец сошел со щек Розалии, и ужас от того, что она сама видела, как истекает кровью (на что было жутко смотреть и зрителям), лишил ее, ей же на благо, чувств.
Как только Шоделюзе заметила, что Розалия потеряла сознание, она сказала:
— Довольно! Она, должно быть, мертва! Моя воля — мой закон; Мальхен, поставьте эту пролитую девственную кровь на стол и подайте мне бинты.
Я повиновалась, Шоделюзе крепко зажала рану пальцами и перевязала ее надлежащим образом, а так как Розалия, потеряв много крови, была в обмороке и напоминала мертвую, то перевязывание оказалось несложным и потребовало меньше искусности, чем если бы наказуемая оставалась в сознании. После перевязки подружки опустили Розалии платье и перенесли девушку на кушетку.
ebooksa