Земля по экватору (Рассказы)

— Да, — ответила она. — Первый год, как мы расстались. Вот захотел стать пограничником. Даже не верится, что Владик — и вдруг пограничник. Вот этот самый Владик, который играет в рюхи…

Помнится, в своем очерке я упомянул об этом разговоре вскользь: в основном речь шла о том, как работает и живет бригада, руководимая Марией Федоровной Раечкиной.

Прошли годы. Разумеется, я уже давным-давно забыл об этой встрече. Впрочем, время от времени в газетах появлялась фамилия знатной закройщицы, один раз даже был опубликован ее портрет. Но, приехав на шестую заставу, я, конечно, не мог и предполагать, что здесь произойдет другая встреча, словно бы продолжающая ту, в небольшой комнате, где висела на стене фотография паренька в кителе с курсантскими погонами.

— Устроим мы вас с комфортом, — сказал мне начальник заставы. — У моего заместителя по боевой подготовке целые три комнаты, а он один. Сейчас он придет, и я вас познакомлю.

Так я познакомился с лейтенантом Раечкиным.

…Он служил на заставе год, и служба уже стала лейтенанту привычной, он занимался боевой подготовкой солдат, и на инспекторском смотре застава сдала боевую на «отлично».

Об этом мне лейтенант рассказывал поздним вечером. И еще он рассказал, как в первый же месяц жизни на заставе им вдруг овладела тоска, как он засомневался в своей пригодности к пограничной службе, даже написал своему любимому преподавателю в училище. Тот ответил:

«Выбрось из головы эти дурацкие мысли. У тебя талант пограничника, а с таким талантом люди родятся. Я даже не хочу разговаривать с тобой на эту тему».

В трех просторных комнатах лейтенант жил один. То, что по городским понятиям являлось роскошью, здесь оборачивалось совсем другой стороной. В комнатах все носило печать какой-то спешки, неустроенности, и разве только коврик над диваном вносил в эту неуютную квартиру что-то домашнее и по-домашнему теплое.

— Пора вам жениться, — шутливо сказал я лейтенанту. Он густо покраснел и ответил с необыкновенной серьезностью:

— Всегда успеется. Нашему брату в этом деле ошибаться нельзя. Надо один раз — и чтоб уже накрепко, навсегда.

Спать нам еще не хотелось. Раечкин прокручивал на магнитофоне одну ленту за другой, и мы слушали музыку, а я жалел, что вечер для меня пропал, пропал окончательно и бесповоротно, потому что от Раечкина не услышишь истории, какими так богата любая застава. С чужих слов он, пожалуй, и смог бы мне рассказать чего-нибудь. И я уже с грустью по поводу вынужденного безделья слушал музыку, курил и перелистывал блокнот с дневными записями.

Раечкин сказал:

— Давайте пить чай с брусничным вареньем.

Он поставил на стол банку и пояснил:

— Мать приезжала недавно— вот, привезла. Неудач но она приехала. Вы спросили — как она живет? Хорошо, только видимся мы редко. Вам, наверно, хочется услышать рассказы о том, как шпионов ловят? Я, к сожалению, ничего такого рассказать еще не могу: не знаю, не видел… А вот о буднях — пожалуйста. Или это писателям не интересно — о буднях-то?

Мы пили чай с брусничным вареньем, которое привезла мать лейтенанта Раечкина — Мария Федоровна, и он неторопливо рассказывал мне о том, как она приехала…