Рысюхин, налейте для храбрости!

Глава 3

Пусть боги и скрепили клятву, но свадьба — свадьба продолжалась своим ходом на топливе традиций. Машенька, стоявшая в напряжении, вдруг обмякла и расслабилась, улыбнувшись легко и чисто. И шепнула мне на ухо:

— Дар мой, способность — сохранилась! Слух мой при мне!

Рысюха обещала, что жена моя при смене бога не потеряет ни в уровнях, ни в способностях, но обещала мне, причём через деда, а Маша, которой приходилось верить мне на слово, переживала. Она снова, уже внимательно и с интересом посмотрела на свой новый сословный знак. Перстень первой жены главы рода, если мне тюкнет блажь взять вторую и последующих — у них щит будет серебряным. У наложниц ситуация обратная — адамантовый щит на золотом или серебряном кольце. У тех, разумеется, что заслужили такую привилегию, как не только принятие в род, но и официальный статус в нём, родив наследника или наследницу.

Кстати, у Василия Васильевича перстень наследника, золотой по виду, главой Мурлыкиных он не является. Видимо, где-то живёт какой-то старший родственник или, может, брат. Как-то я этот вопрос не поднимал никогда, да и вообще Машу про родню не расспрашивал — привык, что у меня никого нет. Ну, как «нет»? По маминой линии кровной родни масса, Мышеватовых по двум губерниям и отдельным районам соседних больше двух сотен, преимущественно по разного рода конторам и канцеляриям, но я никого из них никогда и не видел толком, разве что на приёме в честь Белякова мельком. Мама, когда из рода ушла — так и всё, а уж когда она погибла… Морковкины тоже есть, а вот именно Рысюхиных — увы. Старший брат деда всю жизнь прожил один, ни жены, ни детей. Говорят, характер у него был такой, что год жизни с ним можно было засчитывать за два года каторги, а то и за три. У прадеда, судя по найденным письмам, детей было явно больше двух официальных, но кто они и где — никто не скажет. У папы, насколько мне известно, ни братьев, ни сестёр не было, и бабушка на эту тему говорить категорически отказывалась.

Ладно, что-то я слишком задумался на отвлечённые темы, а тем временем ритуальные пляски продолжаются. Сейчас мы с женой (уже женой!) садимся в одну карету, мои дружки и подруги невесты — в другую, и едем на набережную Днепра, в специально подготовленное место, где явно будут дежурить и желающие добыть пару конфет дети, и рассчитывающие на иную поживу взрослые. Пока ехали — подружки с дружками распотрошили подаренный мною невесте букет и сделали из него венок, который нужно будет пустить по течению. Вроде бы имеет значение, куда и как он поплывёт и куда попадёт в итоге — насколько я помню, по поверью, если сразу прибьёт к берегу, то брак будет короткий и несчастный, если уплывёт за горизонт — то долгий и счастливый. В чём проблема заранее выявить характер течения и запускать на стремнину, получая всегда хорошую примету — не понимаю. С другой стороны, если у новобрачных не хватает ума даже подумать, куда именно кидать венок — то рассчитывать на долгую и счастливую жизнь у них нет оснований. Зато городские власти подумали: площадку сделали на излучине реки, почти на мысу, с удобными мостками, и место живописное, и проходящее под настилом течение подхватывает всё, что падает в воду и уносит на середину реки и дальше, за границу видимости.

Потом, видимо, в противовес прощанию с девическим прошлым, поехали к консерватории. Тут от меня символизм и ритуальное значение ускользнули: или слишком много всего напихали, или слишком сильно притянули за уши. Вроде как будущее, но непонятно, почему только жены. Или нас обоих в будущие работники культуры записали? Может, стоило активнее участвовать в планировании, больше спорить с будущей тёщей по программе? Нет, ну его, проще сейчас пару часов перетерпеть, чем месяцами и неделями нервы себе портить. Но место красивое, центр города, гости против не были. Там профессор, сорвавший овации одним своим появлением, коротко рассказал о том, какая мы замечательно талантливая пара и какое блестящее будущее нас ждёт. Предварительно он перемигнулся с Муркой, видимо, получил подтверждение того, что в браке она не потеряла свой абсолютный слух и искренне обрадовался.

На этом мы покинули поднадоевшую карету, точнее, не стали в неё возвращаться — далее я должен был везти жену к себе в дом или, в нашем случае — в банкетный зал Дворянского собрания для приёма гостей на своём экипаже. «Дяди» уже перегнали мой фургон, а три Светы украсили его ленточками и бантиками. Рядом стоял почти так же украшенный фургон, который у меня выкупила жандармерия — это, видимо, тесть расстарался, больше некому. Рассадка изменилась: у нас за руль сел Влад, остальные пятеро — мы с женой, две её подружки и Гена, загрузились в салон. Можно было ещё взять с собой профессора, но он предпочёл компанию старшего поколения, поехав вместе с Мурлыкиными и Надеждой Петровной. Получалось восемь пассажиров, включая Машиного старшего брата с женой, многовато, но Ириска с Василисой, которую не пустили к нам, влезли в кабину, разместившись вдвоём на широком правом сиденье. Оставшиеся гости, из числа сопровождавших молодых, а это далеко не все приглашённые, расселись в трёх вместительных ландо, и наша «конно-механизированная колонна» повезла изрядно оголодавших от беготни по достопримечательностям участников действа к вожделенным столам.

Надо сказать, что в отличие от самого Дворянского собрания, разместившегося со всем положенным пафосом в центре города, банкетный зал оного был предусмотрительно и мудро убран подальше от глаз горожан. Тут могилёвское дворянство проявило поразительные скромность и здравомыслие, зачастую банкетный зал старались воткнуть если не в самом центре, то как можно ближе к нему. И украсить с максимально возможным пафосом. Но это они зря — мало ли, кто в какой компании или в каком состоянии может быть замечен на крыльце заведения, зачем давать повод для не нужных сплетен? Так что «зал», а точнее — ресторан с тремя залами разного размера, полутора десятками кабинетов и летней террасой, стоял метрах в пятидесяти от берега Днепра выше по течению, чем центр города, и был окружён ухоженным, но довольно густым парком и кованым забором по периметру. Парк, уже общедоступный, продолжался и вне ограды, но оттуда ни подсмотреть, ни подслушать происходящее около ресторана не получилось бы, равно как и с воды, а вот гости могли выйти на крошечную набережную, если бы кому-то возжелалось подышать речным воздухом, и даже отбыть домой по воде на катере, гребном или моторном, от собственной небольшой пристани.

Это я к тому, что наши автомобили в ворота пропустили, благо внутри все были дворянами, включая шоферов, и имели право находится на огороженной территории, а вот ландо гостям пришлось покидать снаружи от забора и прогуляться до входа в зал пешком, благо — совсем не далеко. Но это дало время и возможность нам с Машей, а также родителям, занять положенные ритуалом места на входе, дабы приветствовать гостей и приглашать их в зал — а мне заодно и знакомиться с большинством из них. Благо, свадьба получилась очень скромная по числу гостей, всего-то пятьдесят шесть человек, включая всё Мурлыкинское семейство. Они и стали заходить первыми. Так я познакомился с двумя тётушками мой супруги, сёстрами Василия Васильевича. Одна из них жила в Гомеле, вторая — в Воронеже. Там же, верстах в пятнадцати от города в родовом имении жил патриарх и глава рода, Василий Тимофеевич.

Сам патриарх не приехал, хоть и прислал свои поздравления внучке, а также подарок ей на свадьбу. Но он никуда не выходил в последнее время, объявив свой личный годовой траур по недавно умершему коту. К этой причуде соседи отнеслись с пониманием, и даже не в том было дело, что старик нашёл оправдание своему нежеланию появляться в обществе, хоть и это предположение являлось в какой-то степени справедливым. Просто зверюга был знатный, наглый, рыжий, слишком умный и слишком крупный для нормального кота. Многие даже считали, что это фамильяр, полученный от богини, тем более, что и жил он очень долго, но этой зимой всё же ушёл из жизни в более чем солидном для кота возрасте двадцати девяти лет.

Обе тётушки были с мужьями, а одна ещё и с дочкой шестнадцати лет. Вообще детей до четырнадцати на свадьбу с собой брать было не принято, считалось, что это не детский праздник, что делало его ещё более притягательным для девочек. Я бы не стал акцентировать внимание на привычной и общепринятой рутине, но дед заметил отсутствие детворы.

«Какой замечательный обычай! У нас практически на каждой свадьбе находится хотя бы одна пара особо одарённых, кто притащит с собой ребёнка от пяти до девяти лет».

«Зачем?»

«Хороший вопрос. Типа, чтобы познакомить с дальней роднёй, которую так просто не увидишь — это официально. Или потому что „не с кем оставить“. А на самом деле — у кого как. Кто похвастаться хочет „гениальным ребёнком“, кто-то просто дурак, не думающий о последствиях. Дитё за час наестся, потом оно устанет и ему станет скучно. В лучшем случае начнёт ныть и нудить, портя настроение родителям и их соседям. В худшем — отправиться искать себе развлечения и приключения самостоятельно. И там в итоге может быть буквально всё, что угодно — хотя, скорее, не угодно. Особенно, если таких одарённых и их детей окажется несколько».

Представил, вздрогнул. Тем временем тётушки, утирая скупую слезу, однотипно поздравляли Машу, обязательно вспоминая, какой махонькой они её помнят «буквально вот только что», их мужья жали мне лапу и отходили в сторонку. А вот Борис, Машин старший брат, он же шурин — удивил, но совсем не обрадовал. На регистрации его не было — поезд опоздал на два часа, а вместе с ним и Борис с женой. Не знаю, что помешало ему приехать заранее, да и знать не особо хочу, своих проблем хватает. В общем, увидел его я только сейчас: невысокий, какой-то весь округлый, хоть и не скажешь, что толстый или хотя бы полный. Он подскочил к нам, улыбаясь.

— Привет, сестрёнка, зятёк! Поздравляю! Семейства Мурлыкиных прибыло!

— Спасибо. У вас второй ребёнок родился? — Не понятно, зачем он нам это сообщает, и с чем именно поздравляет в таком случае.