Тот какое-то время чесал затылок, то и дело бросая на Дмитрия странные взгляды. Черт его знает, что у него на уме.
— Нежто с ним судиться удумали? Зря то, Митрий Лексеич. Совсем не гожее дело. Пропащее, — тут же посмурнел холоп, решив, что Дмитрий судиться со своим соседом Федором Скуратовым задумал. — Тобе же в приказе слушать толком не станут. Мал ты еще супротив такого, как Скуратов идти. У того дружки, да родственнички в городе и самой Москве сидя. Вмиг дело сотряпают, да землицу отберут. Самого же в Сибирь на каторгу определят, к чухонцам…
Дмитрий в ответ молчал, и не думаю разубеждать его. Пусть Михайла думает, что хочет. Сейчас, главное, информацией разжиться.
— … Федор Скуратов прежде в большой силе был. Сказывают, что в Москве обретался при дворне самого великого государя Алексея Михайловича. После замятни одной впал в немилость и здесь оказался, в трех сотнях верст от столицы, — холоп начал выкладывать про Скуратова. — Много разного добра с собой привез: мебель, ткани, жеребцов заморских, всякие вина, серебро, золото. Отстроился здесь. Цельные хоромы отстроил, в каких и князю не зазорно жить будет. За пять лет, что обретается тута, все окрестные земли прибрал к себе. У кого добром взял, кого выжил, а кто просто пропали вместе с семьями… На наш вот угол свой глаз тоже положил. Как твой батюшка ослабел и слег, совсем совесть потерял. Всю зиму, почитай, гад, наши земли разорял. То лес его люди рубят, то рыбачат в наших озерах, то своими конями посевы вытаптывают. Совсем жилья не стало, — махнул он рукой. — Матушка ваша к нему ездила по зиме. Спрашивала, по что тот такие дела творит. Он же, ирод, в лицо смелся. Похвалялся род Кобылиных, вообще, выжить с этих земель. Чтобы, мол, даже духу нашего здесь не было… Антихрист настоящий! Вдову с парнейкой со своей земли гнать удумал. Если бы хозяин жив был, то вмиг бы его огорошил.
Присвистнув, парень подкину дровишек в костер. Рассказ явно затягивался и сулил не еще не один час отдыха.
— Сколько с ним людей? — перебил Дмитрий, видя, что холопа начало нести куда-то в «не ту степь». — Давай, коротко и по делу.
— Так… ентот, — задумался Михайла, запрокинув голову и начиная рассматривать верхушки сосен. — Много у няго людишек-то, Митрий Ляксандрович. Очень много. Боевых холопов два десятка почти или чуть поболе. Разной дворни за четыре десятка. Если же еще простых мужиков соберет, то и вовсе цельная сотня окажется.
От подобной математики Дмитрию стало совсем невесело. Отряд в сотню штыков ему совсем не по зубам в сегодняшнем положении. Честно говоря, ему и десять бойцов не одолеть, если Скуратов вздумает бросить их в штурм на его деревушку. Они ни в жизнь не отобьются. И чем, вообще? Кольями и дубинами? У них на всю деревушку были батин меч, копье и сабля Михайлы, лук со стрелами второго боевого холопа. У нищих крестьян не была даже железного топора. Смешно сказать, каменным пользовались, ибо железные не по карману.
— … А безобразничать по нашим землям пускает только свово наивернейшего слугу, Прошку, что Медведем за свою силищу прозывается. Тот с девятью дружками, почитай, всю зиму по нашим лесам рыскал. Всю дичь нам распугал… Пару раз даже наших мужиков из леса выгнал. Кричал, что скоро всё их тут будет, а мы по миру пойдем.
Видно было, что у Михайлы сильно «чесались» кулаки. Так и перло из него желание «разобраться». Даже ерзать на месте начал. Такому дай возможность, в бараний рог любого скрутит, если до этого не пристрелят.
Пока Михайла возбуждённо махал кулаком и грозил Скуратова божьими карами, Дмитрий мучительно размышлял. То, что придется заняться разбоем, он уже понял и скрепя сердцем принял. Сейчас же пытался придумать, как ему привлечь к своим планам своего холопа. Ведь, другого такого подходящего кадра у него просто не был под рукой. Михайла, вообще, по всем параметрам подходил на роль сообщника-единомышленника: служил у отца и был, соответственно, своим, имел подходящие навыки, наконец, крупным и здоровым был.
Осенило парня тогда, когда Михайла уже выдыхаться начал. Ругательства иссякли, напор утих. Проголодался, похоже.
Дмитрий решил свой главный козырь разыграть — способность превращать воду в алкоголь. Открыться воину и сразу же намекнуть, а кто, мол, такое умеет. Должен же сообразить.
— … Ты, Михайла, давно ли в церкви был? Давно ли проповедь батюшки слушал? — ошарашил он его, выпучившего глаза от удивления. Явно не ожидал такой смены темы разговора. Только что ведь о помещике Скуратове речь вели, а тут про церковь заговорили. К чему бы это? — Дай-ка, мне кружку с водой. Покажу кое-что.
Ничего не понимающий, Михайла плеснул воды из кувшина в кружку и подал ему. Дмитрий же, сделав лицо максимально одухотворённым, всплеснул рукой и громко подул на воду.
— Пригуби, — отдал кружку обратно. Пока держал, парень почувствовал, как потянуло чем-то ягодно-алкогольным. Напомнило ликер какой-то, название которого совсем из головы вылетело. — Ну, как?
Рябое лицо у холопа, словно резиновая маска, с легкостью исполнило все возможные гримасы: и любопытство, и неверие, и шок, и страх. Державшая кружку, рука задрожала, расплескивая ликер из кружки.
— Что сие за чудо? Никогда такого чуда не пивал. Крепче самой крепкой медовухи, слаще бессмерменского щербета, — разинул он рот от удивления, смотря то на кружку, то на Дмитрия. — Як же так? Откуда? Митрий Ляксеич, ты же руками…
И тут до него доходит вся мистичность ситуации. У него затряслись губы, глаза едва не вылезали из орбит. Михайла с ужасом уставился на руки парня, которыми тот продолжал делать какие-то пассы.
— Дошло, наконец? Вспомнил, кто превращает воду в вино? — холоп при этих словах побледнел, как смерть. Здоровый детина, а того гляди сейчас в обморок брякнется. — Эй, родной, ты чего? — Дмитрий скривился. Понял, что переборщил со своим спектаклем. — Давай, давай, дыши глубже! — несколько раз с силой хлестанул ладонью по рябой щеке мужика. — Дыши! Никаких обмороков!
ebooksa