Вопреки моим ожиданиям, на лице капитана не появилось ни надежды, ни радости. Как не появилось и признаков опьянения. Он продолжал смотреть на меня с всё той же ухмылкой.
— Не ври, лейтенант, не верю я тебе! — перекосив лицо в болезненной гримасе, откинул он голову назад, — Живым ты меня не оставишь, не для того ты меня калечил таким зверским способом!
Забывшись, Губанов попытался сесть поудобнее, но у него это не получилось. Слишком крепко я его притянул к стулу. А изувеченную ногу он, видимо, потревожил. Взвыв от боли, и закусив губу, капитан затих с гримасой страдания на лице.
— Дай еще водки, Корнеев! — не попросил, а приказал он, — А про суку эту, я тебе всё, что знал, уже и так рассказал! Добавить мне нечего. На этот счет тебе лучше с её комсомольцем поговорить, ты его без меня знаешь!
— С Вязовскиным? — на всякий случай уточнил я, и без того зная, что других младокобелей вокруг Маньки нет.
— С ним! — обессилено опустил подбородок бывший опер, — Водки дай, хреново мне!
Вторую бутылку Губанов употребил без прежнего гусарства. Выпил он её в три или четыре захода, неряшливо залив на груди пиджак и рубаху.
Опустошив тару и громко втянув носом воздух, капитан вдруг пьяно выматерился. Громко и ни к кому конкретно не адресуясь. А я еще раз внимательно осмотрел его путы и, удостоверившись в их надёжности, вышел во двор. Пришло время побеседовать со вторым похитителем Елизаветы, возжелавшим её пионерского тела.
По моей просьбе Нагаев вытащил его из багажника «копейки» и волоком втянул на веранду.
Мужик испуганно стрелял глазами и ничего хорошего для себя от нас он, кажется, не ждал.
— Володь, иди к Лизе, успокой её! — попросил я друга.
Дождавшись, когда обиженный друг удалится, я с зоологическим интересом начал рассматривать своего второго кровника. Ему моё пристальное внимание пришлось не по душе и он, ёрзая по полу задницей, потихоньку начал от меня отползать.
— Ты куда собрался, ублюдок? — задал я вопрос крадуну несовершеннолетних девок, — Мы же еще с тобой не договорили!
По-хорошему, то есть, по протоколу общения со спецконтингентом, ему в эту самую секунду следовало бы со всего размаха пнуть по рёбрам. Чтобы сломать их первым же ударом и не менее двух-трёх за раз. Но находясь на тонкостенной дощатой веранде с одинарным остеклением, позволить этого я себе не мог. Исключительно из-за ненадлежащей звукоизоляции.
Пришлось доставать безотказный револьвер и демонстрировать его жулику.
— Пискнешь, сука, и я башку тебе прострелю! — скорчил я зверскую рожу, — Губанов сказал, что с большим трудом мою племяшку от тебя сберёг, это правда? Ты, оказывается, не просто п#здострадалец, ты у нас по малолеткам специалист?
Подойдя к упёршемуся спиной в стену утырку, я наступил каблуком ему на гениталии.
Гражданин Скобарь, предупреждённый о режиме тишины, вёл себя дисциплинированно и громко выть не решался. Своё болезненное неудовольствие он выражал на пониженной громкости и сквозь стиснутые зубы.
Убедившись, что все реакции злодея на прикосновение к его эрогенным зонам правильные, я убрал ногу с его ширинки. И он почти в ту же секунду затих.
— Прости, начальник! Бес попутал! — горячо заблажил шепотом жулик, — Ты не верь ему, врёт он всё! — без всякой логики начал оправдываться он.