— Зачем?
— Что «зачем»?!
— Не демоны бросили тебя сюда. — Капитан взглянул с насмешкой. — Ты уверен — твоё дело правое: но Добрые боги не явились тебя защитить. Действие или бездействие убило тебя? Демоны или боги — велика ли разница для тебя, которого на рассвете повесят?
— Я мало знаю о демонах и запретном искусстве; плевать на богов и демонов! Но разница между добром и злом есть. Разница в намерениях, — твёрдо сказал Ханбей. — Из-за Вархена погибли многие хорошие люди. Он обманул меня и подвёл под петлю — но Вархен не желал другим зла ради своего блага. Он не убивал женщин за то, что они оказались не в том месте. Лучше я буду на его стороне, чем на стороне короля, который предал своё королевство. Или на стороне лордов, которые предали своего короля.
— Ты хотел сказать — «буду на одной с ним виселице»?
— Даже если так.
Капитан, пожав плечами, неторопливо обошёл вокруг стола из бочек, разглядывая брошенные солдатами карты. Больше он не произнёс ни слова, а, когда вернулись двое крепко подвыпивших гвардейцев — по-свойски ухмыльнулся им и ушёл.
— А кто это был? Ты его знаешь? — спросил один другого, и тот наморщил лоб, припоминая.
— Видал наверху раньше. Вродь-бы, личным дознавателем у Филина служит… Но с одной рукой? — на туповатом лице солдата отразилось непонимание и беспокойство. Но капитана уже и след простыл.
Ханбей отполз от решётки и скорчился на куче соломы в углу, силясь удержать в себе воду. Боли в животе понемногу утихли, и незаметно для себя он забылся беспокойным сном.
Очнулся он, только когда в камеру бросили Вархена. Бессмысленный взгляд приоткрытых глаз бывшего шпиона застыл в одной точке: с виду от мертвеца его отличало только неровное дыхание, от которого на губах пузырилась розовая слюна.
Караульный лениво ткнул бесчувственное тело древком алебарды.
— Да оставь: у него от «правдоруба» уже мозги вытекли и кишки спеклись. Сукин сын всё равно, что мёртвый. — Второй гвардеец потянул напарника назад за стол. — А помрёт раньше срока — так нам отвечать.
Дождавшись, пока они снова займутся картами, Ханбей ползком, не решаясь вставать, подобрался к телу. До последнего он надеялся, что тот притворяется или использует какой-то трюк, но стражник оказался прав: Вархен был без сознания. Лицо его почти не пострадало от побоев, отчего издали могло показаться, что он жив-здоров — но пальцы на обоих руках были лишены ногтей, переломаны или раздроблены, а сами руки вырваны из суставов; через оголённую грудь тянулись глубокие ожоги от раскалённого прута.
— Боги милосердные, — прошептал Ханбей. Всё же он осторожно потряс шпиона за плечо. — Эй, Вархен! Ты знаешь это место, скажи, как можно отсюда выбраться! Вархен!
Но с тем же успехом можно было надеяться заставить очнуться бревно.
Ханбей сползал к решётке за водой и влил несколько капель ему в рот. Большего он сделать не мог.
Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Ханбей обследовал камеру — но в ней предсказуемо не оказалось лаза для побега или тайника с оружием; ничего, что могло бы обещать чудесное спасение.
Когда на рассвете за ними пришли, он, чувствовавший себя уже вполне сносно, сделал единственное, что ему оставалось: бросился на тюремщиков. Завязалась короткая потасовка, в которой он разбил кому-то лицо и почти достал до чьей-то алебарды — но затем несколько точных ударов швырнули его на пол. Рассерженные солдаты наспех отпинали его по рёбрам, связали руки за спиной, заткнули тряпкой рот и, подгоняя тычками и бранью, повели наружу; бесчувственного Вархена, ухватив с двух сторон подмышками, потащили следом.
До площади Правосудия их с Вархеном провезли на тряской телеге. Уже рассвело: на небе не было ни облачка, ярко светило солнце. На площади собралась толпа: горожане любили поглазеть на казни.