«Первый раз в жизни вижу столько людей», — невпопад подумал Ханбей. — «Первый и последний». В такой ясный и тёплый день совсем не хотелось умирать. Чтобы отвлечься, он стал пересчитывать толпу по головам, но на третьем десятки каждый раз сбивался со счёта.
«Что, если бы они узнали правду?» — Он пошевелил языком, но кляп сидел во рту крепко. — «Бесполезно. Всё равно мне никто бы не поверил».
Когда его втащили на эшафот, с краю площади показалась процессия. Окружённый двойным кольцом стражи в зелёных мундирах с жёлтым кантом, на сером в яблоках жеребце ехал сам герцог Эслем; рядом с ним ехали двое со скрытыми под капюшонами лицами, закутанные в плотные плащи, несмотря на жару. Тот, что ростом был выше, не касаясь поводьев правил черным, как смоль, породистым тонконогим скакуном; когда процессия подъехала ближе, в жеребце второго Ханбей с удивлением узнал своего Недотёпу: капризный конь ступал смирно, потупив морду, словно зачарованный.
«Демоны Шоума», — подумал Ханбей. Среди стражи он разглядел своего Капитана и обрадовался, что тот остался жив. — «Я не предатель. Нет. Но я не справился. Мы не справились…» Скосив глаза, он увидел, как палач пытается просунуть голову Вархена в петлю, пока пыхтящий гвардеец удерживал того на ногах.
Герцог подъехал к самому эшафоту и с лязгом обнажил шпагу. Гвардейцы, сдерживавшие толпу, расступились перед ним.
Лицом и сложением Рудольф Эслм имел явственное сходство с медведем, а его грубый голос напоминал звериный рык.
— Этот — мой человек. Я сам буду вершить над ним суд, — проревел герцог, указывая на Ханбея остриём.
Крючконосый старик в парике — прокурор — нахмурился и переглянулся с неприметной наружности гвардейцем с майорскими знаками; тот так же хмуро пожал плечами, окинув взглядом герцогскую стражу: ему не хотелось уступать, но и не хотелось на потеху публике затевать стычку. Эслем был известен упрямством и дурным нравом.
Толпа нетерпеливо шумела. Прокурор, так и не решившись спорить с герцогом, вздохнул и поклонился:
— Как вам будет угодно, милорд.
Герцог Эслем спешился и вскарабкался на эшафот; доски заскрипели под его медвежьим телом. Высокий «демон» и громила-стражник с гербовой перевязью личного телохранителя последовали за ним. Ханбей с неприязнью взглянул на бывшего сюзерена: в Шевлуге ходило множество слухов о жестокости герцога, и ни одного — о его уме или проницательности.
— Ты! — Герцог нетерпеливым жестом поманил старика-прокурора.
— Да, милорд. — Тот нерешительно приблизился.
— В чём их обвиняют?
— Убийства и грабежи, милорд… нарушение присяги, ввиду особых обстоятельств приравненное к предательству…
— Предательство? Верное слово! Эй, вы все! Смотрите сюда!!! — выкрикнул герцог, вскинув шпагу. Толпа ответила ему одобрительным гомоном; они были единым целым — человек-медведь и озверевшие в ожидании кровавого зрелища люди. — Смотрите всё, что случается с предателями!
Не размахиваясь, одним мощным движением он проткну грудь крючконосого прокурора.
Старик выгнулся с нечеловеческим криком; тело вспыхнуло бело-рыжим пламенем. Герцог отступил на шаг, плавно высвобождая шпагу, и отсёк демону голову. Из разрубленной шеи фонтаном ударила чёрная кровь и повалил дым.
По толпе пронёсся вздох, тотчас сменившейся лязгом клинков и криками.
Стража герцога разоружала караул у эшафота; повсюду вспыхивали стычки. Следующим ударом герцог зарубил палача: его кровь оказалась красной, но была встречена рёвом толпы столь же громким и восторженным. Телохранитель герцога тоже не терял времени даром: помогавший палачу гвардеец уже лежал на помосте с перерезанным горлом.