— Нет, по-моему, близко! — заявил Лобсын. — Скоро найдём.
Мы опять стали переходить от фанзы к фанзе. У шестой, стоявшей не у самой линии шахт, а немного в стороне и возле небольшого холмика, обе стрелки точно показали то, что было изображено на плане: одна — двуглавая вершина, другая — острая и рядом с ней, на южном склоне Кату, глубокое ущелье, которое раньше закрывалось от нас каким-то отрогом гор.
— Ну, вот, видишь, Фома! План правильный. В этой фанзе закопано золото! — воскликнул Лобсын.
— Пожалуй, было закопано! — сказал я. — А лежит ли ещё? Ведь уже минуло тридцать лет с тех пор. Многие могли за это время шарить тут по фанзам, искать, не осталось ли что от рудокопов. Смотри — двери, окна и крыши растащили дочиста.
— Крыши, двери, окна могли сгореть. А рыть землю в фанзах искателям золота было некогда и не к чему. Рудокопы прятали золото в своих шахтах, а не в фанзах. Да и много ли золота могло быть у каждого рудокопа?
— А в этой фанзе, — продолжал Лобсын, — жил не рудокоп, а чиновник китайский, мандарин, который принимал золото от рудокопов для сдачи в казну. Вот у него и могло быть золота побольше. Китаец, который жил у моего отца, был не простой рудокоп.
Фанза, действительно, отличалась от остальных, в которых жили рудокопы. Последние были меньше, все в одну комнату, половину которой занимал кан, с одним окном и дверью. А в этой были две комнаты и кан только в задней, которая имела два окна и дверь в первую. Мандарин, принимавший золото, спал в задней комнате, а в передней принимал рудокопов.
— Где же начнём рыть? — спросил я.
— В задней комнате, — сказал Лобсын. — Там чиновник спал, там и прятал золото.
Кан в этой комнате уже осел и превратился в кучи глины с щебнем. Но где было зарыто золото? В топке кана или в полу комнаты возле него? Я предложил прорыть канавку поперёк всей задней комнаты вдоль кана. Нужно было торопиться, солнце уже скрылось за горами Кату.
Мы привязали лошадей в первой комнате и принялись за работу. Я дробил кайлой затвердевшую почву, а Лобсын выгребал её маленькой сапёрной лопаточкой, которую я взял у консула. Эту канавку, глубиной и шириной в четверть, мы провели от двери из первой комнаты вдоль кана до окошка во второй. Вырытую почву выбрасывали через стену фанзы. Почва была очень твёрдая, глина со щебнем, и работа подвигалась медленно.
В канавке, кроме глины с мелким щебнем, ничего не вскрыли, пока не подошли к самому окошку в боковой стене задней комнаты. Здесь я откопал несколько кусков белого кварца, хотел их выбросить, но вспомнил, что золото в жилах рудника сидит в кварце. Поднял один кусок, обтёр его от глины и увидел, что весь кварц был пронизан жилочками и крапинами ярко-желтого цвета. Это было золото. Я показал кусок Лобсыну.
— Вот тебе и клад мандарина! Он, видно, отбирал у рудокопов куски кварца с богатым золотом, — сказал я.
Из этой части канавки мы выбрали восемь кусков такого же богатого кварца, но в общем по оценке на глаз в них могло быть фунта два золота, не больше.
— Неужели это весь зарытый клад? — подумал я. — Но где же искать дальше? Взрывать ли весь пол перед каном?
Между тем солнце уже село и стало ясно, что до ночи мы не успеем кончить эту работу. Я сказал это Лобсыну.
— Останемся здесь ночевать, — ответил он, очевидно увлечённый добычей. — Воды для чая мы привезли. Завтра чуть свет кончим и поедем на Ангырты отдыхать.
— А что же кони? Они всю ночь простоят голодные. Отпустим их, что ли?
— Никак нельзя. Корм плохой, они уйдут далеко. А волков здесь много, они в старых шахтах живут, норы готовые для них. Коней нельзя отпустить, волки загонят их. Постоят до утра в фанзе подле нас. И вот что. Пока ещё видно — наберём побольше хворосту, чтобы всю ночь огонёк держать, а то волки и до коней, и до нас доберутся.
Ночёвка не обещала ничего приятного. Но и мне не хотелось уезжать. Между тем никто, конечно, не мог заехать сюда ночью и закончить раскопки. За целый день мы не встретили ни одного человека во всей этой местности и могли бы спокойно уехать ночевать на речку Ангырты и утром вернуться.
ebooksa