Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи

Глава 2

Сидеть в одиночестве на церковной скамье бывает тяжело. Церковь кажется местом, где никто не должен чувствовать себя одиноким, но вот я сижу здесь, единственная в своем ряду, пытаюсь петь гимны и не давиться словами. Мне нравилось приходить в церковь с папой. Его вера была заразительна. Теперь я хожу сюда в основном потому, что, когда возвращаюсь домой, он спрашивает меня, как прошла служба, и улыбается, когда я пересказываю несколько ключевых моментов, которые запомнила из проповеди. Папа не посещал церковь уже два месяца.

Сегодня я пришла сюда ради себя. Мне нужен какой-то знак, что все будет хорошо. Что я могу пойти домой, взять папу за руку и знать: чудо случится, потому что я об этом попросила. Мне нужна причина, чтобы верить. Доктор говорит, что науке больше нечего нам предложить, но Бог все еще не оставил нас.

Женщина-проповедник встает и начинает бубнить, что Бог встречает нас в нашем горе, и еще какую-то чушь о том, что испытания делают нас сильнее, – но я уже сильна. Мне не нужно горе. Прекратив ее слушать, я достаю телефон из сумочки, чтобы проверить оповещение от Google, которые я настроила по теме «Вампиры». Мне нужен какой-нибудь маленький лакомый кусочек, чтобы позже отвлечь этим папу. Выходит новый фильм о Дракуле. Круто – их не бывает слишком много. Мужчина убил женщину и оставил следы укусов на ее шее. Не круто, но я все равно открываю эту ссылку. Я по-прежнему слежу за новостями, выискиваю признаки того, что вампиры вновь проявят себя. Но пока что их существование кажется лишь пустой мечтой.

Тот убийца носил фальшивые клыки и черные контактные линзы. Значит, он определенно человек. Очень плохо.

Я выключаю телефон и делаю еще одно усилие во время заключительной молитвы. Прошу только об одном снова и снова – не потерять его. Возможно, именно поэтому Бог не слышит меня. Я эгоистична: беспокоюсь о том, кем стану без папы, – девочкой, которая одна в своей комнате смотрит странные статьи о вампирах, и ей не с кем поделиться ими.

От этой мысли у меня сводит живот. Если бы я была лучше, Бог мог бы меня услышать.

Слезы обжигают щеки, но я вытираю их так же быстро, как они появились. Пусть даже папа их не видит, они – предательство. Они означали бы, что я сдалась.

Чья-то рука сжимает мое плечо, и я дергаюсь. Ну, отлично. Кто-то видел меня. Я поворачиваюсь и вижу Джессику, одетую в шикарное черное платье. И тут же понимаю – нет, просто знаю: она – мой ответ. Стоящая здесь, одетая для похорон, она – воплощение «нет» от Бога.

Бог не поможет мне. Или папе.

Надежда ускользает, как последняя спасательная шлюпка на тонущем корабле. И хотя внешне я сохраняю спокойствие, внутри тону, хватаясь за все, за что можно ухватиться.

Я бы ухватилась и за Джессику, но она уже ясно дала понять, что ничем не может помочь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Церковь – это наше с папой дело. Джессика всегда оставалась дома с мамой.

Прикусив нижнюю губу, сестра отводит взгляд. К ее чести, она не пытается лгать и говорить, что пришла сюда ради меня. Я знаю, почему она здесь, – чтобы спланировать папины похороны. Папа хотел бы, чтобы панихида прошла здесь.

Джессика вновь смотрит на меня. Ее глаза строго подведены карандашом, но для меня в них светится сострадание и теплота, и их взгляд приглашает меня прижаться к ней и поплакать. На секунду мы снова стали детьми. Мы вновь близки. Такой же взгляд Джессика бросила на меня, когда я попыталась забраться вслед за ней на дерево, но оказалась слишком мала для этого и упала (что было ожидаемо), содрав кожу о кору. Таким взглядом старшая сестра обычно утешает младшую. Но я больше этого не хочу. И все же, если бы Джессика просто протянула руку и обняла меня, я бы, наверное, позволила. Я бы притворилась, что снова стала маленькой и верю, будто все будет хорошо. Но я отступаю назад, чтобы сестра не могла дотянуться до меня.

– Папа хотел бы, чтобы ты помогла с планированием, – говорит она.

Я качаю головой, и Джессика со вздохом отходит, чтобы смешаться с толпой. Раз уж я не согласна с ее планами, она решила оставить меня в покое. Несколько женщин собираются вокруг нее. Одна похлопывает по руке, другая гладит по плечу. Я стараюсь не думать о том, что Джессика им говорит, но ничего не могу с собой поделать. Она оговаривает с ними дату смерти отца? Уже зарезервировала церковь на ближайшие выходные после дня его предполагаемой кончины? Желудок наполняется кислотой. Мне нужно уйти – из этой церкви, от Джессики, от реальности, которую, как все ожидают, я приму.

Несколько человек пытаются окружить меня и спросить, как поживает мой отец, пока я направляюсь к двери. Они делают это каждое воскресенье, и обычно я улыбаюсь и говорю, что у него все хорошо, он боец и мы все верим в его выздоровление. Но теперь Джессика здесь и говорит всем обратное. Я не смогу сказать привычные слова, не столкнувшись с жалостью окружающих. Я бормочу что-то, лишь бы они меня отпустили, и когда, наконец, оказываюсь на улице, вдыхаю горячий летний воздух. Я хватаюсь рукой за раскаленные металлические перила. Пальцы дрожат, телефон выпадает, летит вниз и разбивается о бетонную ступеньку.

– Черт! – говорю я, а затем повторяю это снова, когда понимаю, что выругалась перед церковью. Я наклоняюсь, но кто-то опередил меня и уже схватил телефон. Я немедленно выпрямляюсь, протягиваю руку, нетерпеливо глядя на пальцы, сжимающие его, но они не разжимаются. Я тянусь за своей вещью, и чужая рука слегка отодвигает телефон назад.