– Неприступный. И очень красивый. Как Аполлон. Это бог такой у древних был – греческий красавчик.
– А-а! Ну прям заинтриговала. Художница, блин.
– Мы его сейчас как раз рисуем.
– Кого?
– Аполлона. В гипсе.
– Молодцы. Выходит, у вас сразу два Аполлона? Живой и каменный? И оба холодные. Везучая ты, Маринка, на мужиков!
– Он мне нравится, понимаешь? Его только разморозить надо. Я уже и так его касалась, и сяк. И за руку брала… на улице, месяц назад.
– Ну и как рука?
– Что?
– Температура какая? Тридцать шесть и шесть?
– Холодная рука. Если честно. – Марина не сдержала печальную улыбку. – Но очень красивая. И сильная, кстати. Мужская.
– Вот у Вадьки Комарова рука – мужская. Кипяток. Ладонь пылает. А на голую спину положит, сама загораешься. А на живот и ниже – все, пипец, огонь везде. Сразу хочу.
– Твой Комаров – дубина неотесанная. Животное. А Владислав – произведение искусства. И художник – супер. Талант.
– Говорю тебе: плюнь на него, произведение это. Ты сама – произведение. Конфетка. А сохнешь по ледышке. – Инга взяла руку подруги. – Была бы я лесби – сама бы соблазнила тебя.
– Да ну тебя, – выдернула руку Марина. – Не могу я плюнуть, – обиженно насупилась она. – Говоришь: зачем он мне сдался? Сдался, и все. Хочу я его. Понимаешь меня? Как женщина, в смысле?
– Понимаю, – после затяжки сказала Инга и раздавила окурок в пепельнице. – В смысле, как женщина. Типа того.
– Прошу тебя: давай проследим за ним. А? Не могу я одна, Инга? Ты подруга или как?
– Подруга, подруга. – Та вдруг стала снисходительнее.
И впрямь, чего девчонку пытать, если приспичило. Даже интересно – растопить сердце ледяного принца. Заодно поглядеть на произведение искусства.
– Ну вот. Проследим?