Нож, кстати, был бронзовый, с тонким лезвием. Которое бурят и попытался просунуть между камнями.
— Видишь?! — торжествующе заключил он, так и не сумев всунуть лезвие. — Видишь же?!
— Ну я вижу, что он не влезает… — кивнул я. — Хочешь сказать, на моём столбе влезет?
— Конечно, влезет! На всё лезвие влезет! — кажется, Намжал даже слегка расстроился из-за моей недогадливости. — По самую рукоять войдёт! А тут… Я так не пригонял камни вчера, понимаешь?
— И как так получилось? — почесав затылок, спросил я.
— Как получилось? Да кто-то всю ночь их нежно друг о друга тёр! — вскричал бурят, указывая лезвием на камни. — Ты смотри вниз, на землю!.. Смотри! Вон, крошка! Видишь? Это камни тёрлись друг о друга! Всю ночь тёрлись. Терпеливо! Нежно! Как надо! Вот и устаканилась кладка! А сюда смотри…
Разбушевавшийся главкаменщик указал на плоскую часть кладки со стороны разлива.
— Смотри, царапины какие! Это когти! Такие царапины крокодил оставляет!..
— Дорогие мои, не хочу прерывать ваш спор… — раздался сверху голос Пилигрима, уже забравшегося на столб. — Но тут такое дело… Чтобы всё понять, надо просто залезть сюда!
— Что ты там смотреть собрался? — возмутился Намжал. — Всё тут, всё камень расскажет!
— Нет, тут прямо-таки всё видно! Вообще всё!.. — пообещал Пилигрим с какой-то запредельной для человека уверенностью. — Прошу…
Я забрался первым.
И застыл. Стоял соляным столбом, рассматривая внизу отпечаток пятнадцатиметрового тела, после которого трава так и не смогла распрямиться.
Были рядом и другие следы, и другие примятости, и взрытая земля… Но этот отпечаток громадного тела оказался самым красноречивым.
— Во! Крокодил! — сообщил Намжал, забравшись и тоже увидев след. — А я что говорил?!
— Ну вообще, судя по челюсти — аллигатор… — возразил Пилигрим, за что получил от бурята локтём в живот.
— Я первооткрыватель! Вот я и называю! Сказал, крокодил — значит, крокодил! — обиженно добавил Намжал. — Идёмте назад, что ли…
— …Он опёрся о столб передними лапами и поднял голову… — Трибэ дошёл до той части, которая ему давалась с большим трудом, и только сочувствующие взгляды слушателей заставляли его давить из себя слова. — Вот так… Я руку мог протянуть и коснуться. Весь столб ходуном ходил… А он всё стоял, стоял… Дёргался, давил на столб, елозил по земле. Часа два… А может, три…