Усадьба ожившего мрака

– Ну что, по рукам? – спросил Гриня и руку протянул.

Это было испытание. Или, возможно, последнее третье условие. Глядя в насмешливые Гринины глаза, Влас крепко пожал его руку. Рука оказалась крепкой, ни холодной, ни горячей, вполне себе нормальной.

– У меня тоже будет условие, – сказал он, не разжимая пальцев, не отводя взгляда. – Ты расскажешь мне, что случилось в Гремучем ручье. Про всю эту чертовщину расскажешь.

– Расскажу, – легко согласился Гриня и так же легко высвободил из захвата свою ладонь. А захват у Власа был крепкий. Он и сам был крепкий, хоть и невысокий. Как говорится, мал да у дал. Не сработала удаль с упырем. Упырь оказался удалее…

– А этот… – Влас оглянулся.

– Горыныч? – Гриня оборачиваться не стал. – Гуляет где-то, наверное. Власти у меня над ним нет, так… маленькое влияние имеется. Не переживай, товарищ командир, как объявится, я вас первым делом друг другу представлю. Познакомлю тебя сразу с тремя его головами, – сказал и невесело хохотнул.

Это был риск. Можно сказать, это был огромный риск, но чуйка, которая никогда Григория не подводила, нашептывала, что Власу Головину можно доверить даже такую тайну. Да и выбора у него другого нет. Он ведь не соврал, когда сказал, что нуждается в помощи.

Митяя до схрона донес Горыныч, а Григорий с Севой на себе тащили бесчувственного Власа. Сева попытался было узнать, за что Григорий так с товарищем командиром, но Григорий от его расспросов отмахнулся. Да и парню, видно, было не до того. От пережитого все они еще никак не могли прийти в себя.

В землянке Григорий быстро осмотрел Митяя, пощупал полыхающий жаром лоб, изучил рану на шее. Его собственных знаний хватило лишь на то, чтобы понять, что без медицинской помощи парень долго не протянет, умрет или от кровопотери, или от инфекции. Мелькнула шальная мысль дать Митяю умереть, чтобы потом тот восстал вот таким неутомимым и неубиваемым. Но мысль эту Григорий тут же отбросил. Во-первых, не желал он единственному сыну такой не-жизни, а во-вторых, в случае с Митяем смерть могла оказаться самым обыкновенным концом, а никаким не переходом в иное бытие. Значит, придется спасать. А перед этим договариваться с Власом.

Договорились! Не ошибся он в товарище командире. Не то чтобы доверился Головину сразу и всем сердцем, но точно знал, что если Влас и решится всадить ему в грудь осиновый кол, то сделает это спереди, а не со спины. Пока и этого факта хватало для того, чтобы записать Власа в союзники, а не в противники.

Собирались быстро. Да и нечего им было особо собирать! Разве только наспех побросали еду в вещмешки. Севу Григорий разбудил прямо перед выходом. Сам усыпил, сам и будил. Сева вскинулся, завертел башкой, увидел неподвижного Митяя, бросился к нему. Подружились пацаны.

– Живой, – сказал Григорий устало. И едва не добавил – пока живой.

– Дядя Гриша, ему нужно к врачу. – Сева тоже первым делом потрогал Митяев лоб.

– Знаю. Вот товарищ командир обещал нас к врачу отвести.

На Власа Сева уставился одновременно с удивлением и облегчением.

– Про упырей он знает, – сказал Григорий. – А с Горынычем мы его потом как-нибудь познакомим.

По потемневшему лицу Власа было ясно, что знакомиться с Горынычем ему не хочется. А вот Сева наоборот обрадовался. Сева тоже понимал, что Влас хороший союзник.

Снаружи Горыныча не оказалось, носился где-то по своим собачьим делам. Пришлось мастерить носилки из осиновых стволов и старого одеяла. Несли по очереди: то Сева с Григорием, то Влас с Григорием. Пока несли, Митяй ни разу не приходил в себя, но Григорий отчетливо слышал быстрое биение его сердца. Слишком быстрое, но тут уже ничего не поделать.

Горыныч нагнал их на рассвете, вынырнул из зарослей орешника. Горыныч вынырнул, а Влас отшатнулся, вскинул автомат.

– Тихо! Тихо, товарищ командир! Свои! – сказал Григорий успокаивающе и аккуратно поставил носилки с Митяем на землю. Мало ли, вдруг руки сейчас могут понадобится. И даже непонятно, кого от кого придется защищать. – Горыныч, это свой.