Девушка с серебряной кровью

Она не слушала, она уже засовывала чугунок обратно в печь.

– В другой раз, сынок, мне же не жалко.

Он подумал, что до другого раза может и не дожить, умрет с голоду. А потом снова накатила дрема, та самая, что уже пыталась одолеть его в бане. Федор зевнул.

– Иди спать, – сказал баба Груня, убирая со стола. – Вон на печь полезай. Кайсы хорошо если к ночи вернется, еще успеешь выспаться.

Федор хотел спросить, куда ушел Кайсы, но не смог, сил хватило лишь на то, чтобы кое-как забраться на печь. Там он и уснул почти в ту же минуту, как голова коснулась свернутого валиком овчинного тулупа, и проспал без сновидений почти до вечера.

Кайсы пришел ближе к ночи, как и говорила баба Груня, сбросил на лавку старое пальто, сдернул с головы волчью шапку и устало вытянул перед собой длинные ноги.

– Умаялся, – пожаловался он старухе. – И есть хочу.

– Будет тебе еда. – Она уже хлопотала у печи. – Что слышно, Кайсы?

– Что слышно? – Он посмотрел на Федора. – Да вот каторжник один сбежал. Говорят, опасный преступник. Говорят, ищут его повсюду.

– А и пускай себе ищут, – махнула рукой баба Груня.

– Одежду его, как я и просил, не выбросили?

– В бане лежит. Я к ней и прикасаться-то не хочу. – Она накрывала на стол, и Федор снова почувствовал голод.

– И ты тоже садись, тебе отъедаться надо. Кожа да кости, а не мужик.

Федор сел за стол напротив Кайсы, который разглядывал гостя очень внимательно, не таясь. Сам он оказался совсем не таким, каким виделся. Исчезли сутулость и по-стариковски суетливые движения. Был он силен, еще довольно молод и, пожалуй, красив. Это от отца Айви достались высокие скулы и какая-то особая грация. Вот, пожалуй, и все, что было общего у отца и дочери.

– Что смотришь, граф? – усмехнулся Кайсы. – Сходство ищешь?

Федор молча кивнул.

– Не ищи. Айви в Соню пошла. В пеленках еще лежала, а уже было ясно, что красавицей вырастет. Ведь красавица она? – спросил он, и голос мужчины дрогнул.

– Красавица. – Федор улыбнулся. Оказывается, он не разучился улыбаться.

– А ты ее любишь больше жизни. – Кайсы не спрашивал, он утверждал. – И жизнь твоя без нее потеряла всякий смысл.

– Так и есть.