Девушка с серебряной кровью

Сначала все было хорошо, если не сказать прекрасно. Каждые два дня они с Августом плавали на остров. Исключением были лишь дни полной луны. На очередную блажь своего протеже Кутасов поглядывал сквозь пальцы. Механизм на часовой башне работал исправно, куранты звонили, бронзовые фигуры кружились в медленном танце, поочередно являя себя восторженным зрителям. Новое строительство Кутасов пока затевать не собирался и, как человек разумный, прекрасно понимал, какой вред себе и окружающим может причинить скучающий гений. А гений непременно заскучал бы и ушел в запой, не случись у него новое увлечение. Август влюбился, но не в женщину, а в идею. В своих мечтах он строил еще одну башню – черную, как ночь, с неугасающим огнем, рвущимся в небо, освещающим самые темные закоулки человеческой души. Его идея была настолько же прекрасна, насколько утопична и бесполезна, но она нравилась Айви. Вместе с Августом они часами просиживали над чертежами и набросками. Теперь в блокноте для рисования у Айви были одни только башни: разные, но одинаково нереальные. Иногда Федору казалось, что эти странные фантазии она приносила из своих снов, тех, в которые нет хода никому, даже ему, из снов, где царствует Желтоглазый. Несколько раз он порывался спросить, но в последнее мгновение останавливался. Может, боялся услышать правду? А может, не хотел тратить драгоценные минуты счастья на бесполезные расспросы?

Как бы то ни было, дни Айви принадлежали Августу, а ночи она делила с ним и Желтоглазым. Их общению с Бергом нисколько не мешала ее немота, общий язык им удалось найти с самого первого дня. Август любил поговорить, да и рассказчиком был замечательным, а Айви умела слушать, и он таял под ее внимательно-восхищенным взглядом, вся его заносчивость куда-то исчезала в такие минуты. Он любил Айви, но любовь эта была сродни любви мастера к ученику. И Федор теперь ревновал не к Августу, а к тем удивительно-утопическим идеям, которыми тот делился с Айви. Это была не ревность даже, а так… тень ревности. Федор знал, что стоит только попросить, и Август поделится своими мыслями и с ним тоже, но он не хотел мешать, не хотел нарушать те дружеские узы, которые из невидимых сделались почти осязаемыми.

В трепетном отношении Берга к Айви был и еще один плюс. Оно примирило с архитектором Евдокию. Теперь она все реже называла его блаженным, а однажды, когда Август похвалил ее стряпню, даже позволила себе мимолетную улыбку.

Как относится к Августу Аким Петрович, Федор долгое время не мог понять. Эмоции свои старик умел скрывать не хуже названной тетушки, но из того, что Бергу было дозволено приплывать на Стражевой Камень, становилось очевидно, что угрозы в архитекторе он не видит. Федора смущало лишь одно: всякий раз незадолго до визита Августа с каминной полки исчезали часы. И даже, когда разговор заходил о часовой башне, Аким Петрович ни словом не обмолвился, что у него есть похожий механизм. Наверное, если бы Федор спросил, то получил бы исчерпывающий ответ на свой вопрос, но месяцы жизни в Чернокаменске научили его с уважением относиться к чужим тайнам.

Так, в приятных хлопотах, началась зима. Федору, никогда не видавшему ничего подобного, она сначала показалась очень снежной и лютой. Снег выпал в середине ноября, улегся на Чернокаменск и окрестности белоснежной периной и больше не таял. Зима привела с собой морозы и метели, из-за которых невыносимо долгие две недели Федор с Августом не могли попасть на остров. Сначала ждали, когда замерзнет озеро, потом пережидали затянувшееся ненастье, а когда наконец решились, наступило полнолуние. Но полнолуние зимой, когда озеро спит под ледяным панцирем, кому оно может повредить?

Выехали из усадьбы поутру, солнце еще только-только взобралось на низкое, серое небо и светило вполсилы. Но денек обещал быть погожим, улеглась метель, стих ветер. По твердому укатанному снегу сани скользили легко, крепкий вороной жеребец тащил их играючи. Да и холода особого седоки не чувствовали.

Правил сам Федор. Митяя Анфиса с ними не пустила. Как только узнала, что они собираются ехать на Стражевой Камень, тут же потемнела лицом, даже ямочки на пухлых щеках куда-то исчезли.

– Плохое время вы выбрали, Август Адамович. Луна полная. И метель долго мела.

– Так ведь уже закончилась, мон шер! – Август попробовал было ее обнять, но она мягко отстранилась.

– После метели да еще в полнолуние на озеро лучше не соваться, так батя нам с Митяем говорил. Нас не пускал и сам не ходил. Нечего там делать, на озере.

– Тебе, мон шер, может, и нечего, а у нас с Федей дела найдутся. И что еще за дикие суеверия?! Зимой на озере лед, что страшного там может приключиться?

– Всякое, – сказала Анфиса уклончиво. – Со льдом иногда еще хуже, особенно после метели. – Она перекрестилась, а потом шепотом добавила: – Андрон Федоров, старатель из злотниковской артели, третьего дня из дому ушел и до сих пор не вернулся.

– Так пьяный небось где-нибудь лежит твой Андрон. Или с девицей какой амурничает.

– Злотниковские не пьют, – мотнула головой Анфиса. – У них с этим строго. За пьянство из артели гонят взашей.

– Значит, амурничает. – Август ущипнул Анфису пониже спины. Она ойкнула, сердито перекинула через плечо толстую косу.

– Не слушаете вы меня, Август Адамович, а я правду говорю. Обождите еще три дня, а там уж езжайте, коль невтерпеж.

– За три дня этакого безделья я и сам, чего доброго, запью, – усмехнулся Август, – как тот артельщик злотниковский.

– Злотниковские не пьют, – упрямо повторила Анфиса. – Сергей Злотников такого не допускает.

– Так уж и не допускает? – спросил Август. – Что же, даже ни чарочки в рот не берут?

– По чарочке могут, и даже по три, но пьяными никогда не напиваются.