– И ты молчал? – просипела Люба. – Если бы я… не спросила, ты бы молчал? Молчал до конца? До самого конечного конца этого месяца? Ты бы мне ничего не сказал? Просто уехал бы – и все? Я бы позвонила тебе, а там никого? В смысле – пусто?
Он долго молчал. Наконец, ответил:
– Молчал, потому что трус. Боялся. Сказать боялся, реакции твоей боялся. Всего боялся, понимаешь? Как в глаза тебе посмотрю. Что отвечу. Как объясню. Я трус и дерьмо, понимаешь? Вот скажи – зачем тебе трус и дерьмо?
– И вправду – зачем? – усмехнулась она и медленно побрела по бульвару. Потом обернулась: – Только не догоняй меня, умоляю.
А он, кажется, и не думал.
Люба вернулась домой, не раздеваясь, легла на кровать и закрыла глаза. Заглянула мама:
– Любаша, доченька, что с тобой?
– Заболела, – просипела Люба, – мне надо поспать.
Она и вправду уснула и спала долго, до самого утра.
Слышала, как хлопнула входная дверь, значит, родители ушли на работу. Какое счастье, что она одна и что ничего не надо объяснять, а можно просто спать, спать или молча лежать с закрытыми глазами и думать о том, как она несчастна. Потому что все мужчины предатели. Даже ее замечательный Гриша. И еще – что больше никогда, ни за что и никому! Да-да, никогда, ни за что и никому она не поверит.
Потому что если уж Гриша…
Но еще надо выжить. И не умереть от тоски.
Выжила. С Гришей она больше не виделась. Он приходил, оставлял под дверью цветы, писал письма, длинные и короткие, каялся, умолял простить его, писал, что она непременно приедет к нему, непременно, иначе ему не жить. Да, она приедет, и они поженятся! Потому что другой жены он не представляет. Потому что верней и надежней ее нет и не будет. Потому что он любит ее и будет любить. Решение об отъезде было принято задолго до их встречи, и вообще он ни при чем, решение принимали родители.
И остаться в Москве он не может, его не оставят. Он уже говорил с Таней и Леней. «Там, дома, сейчас настоящий дурдом, то, что ты видела, – цветочки, а вот сейчас пошли ягодки! И, как назло, все и сразу: одна из двойняшек, Верка, попала в больницу, а следом за ней дедуля. Все разрываются, особенно Таня, и я не могу – понимаешь, не могу – сейчас их бросить, оставить без помощи». В общем, они собираются, совсем мало времени. Багаж, прививки, прощания с друзьями, куча бумаг – «ты даже не можешь представить!» Леня закопался в бумагах и в книгах, но ничего другого никто от него и не ожидал. Короче, все на Грише и Тане. А дальше были слова о любви. Так много слов, что Любе было смешно… Много слов и много обещаний: писать, звонить, вернуться за ней.
Ничему Люба не верила.
В день перед отъездом он стоял под ее окнами и кричал, что любит ее. К окну Люба не подошла.
А весь следующий день просидела как раз у окна – они жили недалеко от Шереметьево – провожая глазами пролетающие самолеты. И ей казалось, что вот он, его самолет. Или нет, не его?
Люба оказалась человеком сильным, железным. Собрала силы в кулак, выпрямила спину, вздернула голову и… Через восемь месяцев вышла замуж за Илью. А что, хорошая партия! Ей повезло. Так считали все, в том числе мама с папой.
После разрыва с Гришей родители ее не пытали и в душу не лезли. Мечтали об одном – чтобы у Любочки, у их прекрасной девочки, у их белого ангела появился новый юноша. На плохого парня их дочь не позарится, наверняка будет хороший.
Хотя и про Гришу этого, не к ночи будь помянут, Любаша тоже говорила восторженно. А что вышло? Страдания, слезы, бессонные ночи. Да, дочь все скрывала, но и они не слепые. Все видели: и заплаканные глаза, и сваливающиеся юбки. И слышали все: и плач по ночам, и как она ходит по комнате. И замечали проникающий из-под дверной щели свет ночника. «Бедная наша девочка! Испытать предательство в таком юном возрасте! Впрочем, кто из живущих не испытал разочарований в любви?»